Немалое недовольство в самых различных кругах вызвало быстрое возвышение С. П. Трапезникова, который в свое время директорствовал в Молдавской ВПШ, затем работал с Брежневым в аппарате ЦК КПСС, а потом стал заместителем ректора ВПШ. И все это — при феноменальной безграмотности. Во время его выступлений слушатели забавлялись тем, что составляли списки грубых ошибок и оговорок, допущенных докладчиком. И вот теперь Брежнев делает его заведующим Отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС.
Став на XXIII съезде членом ЦК КПСС и укрепив, таким образом, свое положение, Трапезников выставил свою кандидатуру в члены-корреспонденты АН СССР. При предварительном голосовании на Секции общественных наук его кандидатура была одобрена, но на общем собрании действительных членов академии он не получил не только необходимых для избрания 2/3, но даже половины голосов. Разразился скандал, и многие консервативные ученые из Секции общественных наук потребовали повторного голосования. Президент академии М. В. Келдыш доложил обо всем Суслову. Последний сказал, что если академики требуют провести переголосование, то его надо провести, но не следует оказывать давление на участников голосования. Суслов был человеком консервативным, но все же достаточно грамотным, чтобы понимать, что представляет собой его новый подчиненный, однако не хотел из-за него вступать в конфликт с Брежневым. На повторном заседании общего собрания Академии наук в защиту Трапезникова выступили В. М. Хвостов п Б. А. Рыбаков — оба от отделения истории. Но против выступил выдающийся физик И. Е. Тамм, который весьма квалифицированно разобрал три главные книги кандидата и дал им отрицательную оценку. Приведенные им цитаты не нуждались в комментариях, и при повторном голосовании кандидатура Трапезникова была вновь провалена большинством голосов. Вся эта история получила огласку, и некоторые из членов Политбюро предложили освободить Трапезникова от должности заведующего отделом ЦК. Обсуждался даже вопрос о назначении его министром просвещения, но против этого решительно высказался Косыгин. Вопрос был отложен, и в конце концов Брежневу удалось отстоять своего любимца; он оставался заведующим отделом до 1983 года, и только Ю. В. Андропов отправил этого графомана на пенсию.
Уже на XXIII съезде чувствовалось, что дирижерская палочка находится в руках Суслова. Именно к нему обращались в конце 60-х годов работники аппарата для разрешения спорных вопросов. Да и сам Брежнев не предпринимал никаких инициатив, не согласовав их прежде всего с Сусловым. Это обстоятельство раздражало окружение Брежнева, которое состояло в основном из его старых друзей, соратников по Днепропетровску и Молдавии, и некоторых вновь обретенных друзей и помощников. Они хотели придать Брежневу большую самостоятельность в решении идеологических, политических и внешнеполитических проблем. Но поскольку Брежнев по своей нерешительности и некомпетентности опасался принимать самостоятельные решения, это означало бы увеличение роли его аппарата.
Перелом в отношениях между Брежневым и Сусловым наступил в декабре 1969 года. По традиции в конце каждого года собирался Пленум ЦК КПСС, который в преддверии сессии Верховного Совета СССР обсуждал итоги уходящего года и основные директивы к плану на предстоящий год. Докладчиком выступал обычно Председатель Совета Министров СССР, после чего происходили краткие прения. Но на декабрьском Пленуме 1969 года вскоре после доклада с большой речью по проблемам управления и развития народного хозяйства выступил Брежнев. Эта речь содержала крайне резкую критику органов хозяйственного управления, оратор очень откровенно говорил о плохом состоянии дел в советской экономике. Эта речь была подготовлена в личном секретариате Брежнева. Разумеется, так как он был не рядовым оратором, а лидером партии, то и его речь воспринималась как директивная.
Необычная самостоятельность Брежнева не только удивила, но и обеспокоила многих членов Политбюро, которые опасались, что увеличение влияния и власти Брежнева нарушит ту «стабильность» в кадрах, к которой все начинали привыкать. Естественно, что больше других был недоволен Суслов, с которым Брежнев не нашел нужным проконсультироваться. Выступить в одиночку против Суслов не решился. Он подготовил специальную «записку» для членов Политбюро и ЦК, которую подписали также А. Н. Шелепин и К. Т. Мазуров. В этой записке подвергалась критике речь Брежнева как политически ошибочное выступление, в котором все внимание было якобы сосредоточено на негативных явлениях и в котором оратор ничего почти не сказал о тех путях, с помощью которых можно и нужно исправить недостатки и пороки в народном хозяйстве.
Возникший спор предполагалось обсудить на предстоящем мартовском Пленуме ЦК КПСС в 1970 году. Брежнев был также обеспокоен возникшей в ЦК оппозицией и не желал доводить дело до обсуждения на Пленуме. По совету своих помощников он предпринял необычный по тем временам шаг: отложил на неопределенный срок пленум и выехал в Белоруссию, где в это время проводились большие маневры Советской Армии, которыми руководил лично министр обороны А. А. Гречко. Никто из членов Политбюро не сопровождал Брежнева, с ним в Белоруссию отправились лишь некоторые наиболее доверенные помощники. Там он провел несколько дней, совещаясь не только с Гречко, но и с другими маршалами и генералами. Этот неожиданный визит Брежнева на военные маневры произвел немалое впечатление на членов Политбюро. Они видели теперь нового, более самостоятельного и независимого Генсека. Никто не знал содержания его бесед с Гречко и маршалами, да Брежнев и не был обязан в данном случае отчитываться перед членами Политбюро, не входившими в Совет Обороны. Однако было очевидно, что военные лидеры обещали ему полную поддержку в случае возможных осложнений.
Вскоре стало известно, что Суслов, Шелепин и Мазуров «отозвали» свою записку, и она нигде не обсуждалась. По возвращении Брежнева в Москву Суслов первым выразил ему свою полную лояльность. Весь аппарат печатной и устной пропаганды, а также весь подведомственный Суслову идеологический аппарат быстро перестроились на восхваление «великого ленинца» и «выдающегося борца за мир», который становился отныне не только руководителем, не только первым среди равных, но и неоспоримым лидером, «вождем» партии и фактическим главой государства. Перед праздниками и некоторыми крупными торжествами на площадях и главных улицах Москвы и других городов вывешивались обычно портреты всех членов Политбюро. Так было и перед 1 Мая 1970 года. Но теперь повсюду появились огромные портреты и одного Брежнева, большие плакаты с цитатами из его речей и докладов. Изображение Брежнева давалось во многих случаях более крупным, чем других членов Политбюро. Газеты почти ежедневно публиковали его фотографии. Передовые статьи в газетах и также теоретические статьи в партийных журналах и в журналах по общественным наукам почти всегда включали цитаты из «произведений» Брежнева. Масштабы всей этой начавшейся с весны 1970 года пропагандистской кампании по укреплению и утверждению авторитета «вождя» партии намного превосходили все то, что делалось во времена Хрущева.
Поведение Брежнева после 1970 года изменилось, что было сразу замечено западными политиками. Вспоминая о своих первых встречах с Брежневым, В. Брандт писал: «Существует ряд взаимоотношений, из которых я почувствовал, какие изменения произошли в положении моего визави. Прежде всего, вряд ли можно было более наглядно продемонстрировать его статус в качестве доминирующего члена советского руководства… он обнаруживал величайшую самоуверенность, когда обсуждал международные дела».
Речь идет о начале 70-х годов, когда Брежнев на самом деле обнаруживал «величайшую самоуверенность» при обсуждении международных проблем и, не будучи еще формальным главой государства, ставил свою подпись на важнейших договорах с западными странами, хотя это и не отвечало общепринятым протокольным нормам. Но быть самоуверенным — это еще не значит быть мудрым или даже обладать сильным характером.
В те годы Брежнев нередко терялся, встречая не менее самоуверенного, но более умелого и опытного политика. При таких встречах Брежнев постоянно испытывал чувство неполноценности, так как потом расспрашивал своих помощников — какое он, Брежнев, производил впечатление. Весьма сомнительно, что он получал от них правдивые и точные ответы. Когда один из референтов Брежнева в 1972 году в осторожной форме высказал своему шефу некоторые критические замечания и советы, Брежнев был явно раздосадован и вскоре удалил этого референта из своего окружения. К тому же первый инсульт зимой 1976 года отразился не только на координации движений, на речи, но и на интеллекте Брежнева. В этом могли убедиться как Гельмут Шмидт, так и Джимми Картер. Когда в 1979 году в рамках венских переговоров по ОСВ-2 должна была состояться встреча двух президентов с глазу на глаз, то есть в присутствии лишь переводчиков, Картер не мог вести с Брежневым серьезного политического разговора и должен был обращаться с ним не как с «самоуверенным» политиком, а скорее как с вызывающим сочувствие больным ребенком.