В 1976 году Косыгин серьезно заболел. Кто-то сознательно пустил в ход и раздувал слухи о том, что после выхода из больницы он уже якобы не сможет выполнять свои обязанности Председателя Совета Министров СССР. На пост первого заместителя Председателя Совмина назначают Н. А. Тихонова, приятеля и земляка Л. И. Брежнева, чтобы в скором будущем сделать его главой правительства. Конечно же, этот выдвиженец и в подметки не годился Косыгину, популярность его была на нулевой отметке. Но что до этого тем, кто стоял за его спиной и кто личную преданность ценил выше деловых качеств, кто личные интересы ставил выше интересов государства….
Отдельно скажу о предшественнике Тихонова Кирилле Трофимовиче Мазурове. Мне доводилось с ним встречаться в бытность его первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии. Впечатление осталось самое благоприятное. Авторитет его в республике был прочным и вполне заслуженным. Став первым заместителем Председателя Совмина СССР, К. Т. Мазуров оказался хорошей опорой для главы правительства и зарекомендовал себя с наилучшей стороны. Но Брежнева он, по-видимому, не очень-то устраивал, так как считался, во-первых, выдвиженцем Косыгина, а во-вторых, никогда не пытался потрафить «вождю». Понятно, что преждевременный его уход с активной работы «по состоянию здоровья» никого не мог удивить. В «застойные» времена судьбу Мазурова окончательно решило, как он сам потом поведал, его столкновение с Генсеком по довольно деликатному вопросу, касающемуся недостойного поведения дочери Брежнева — Галины Леонидовны, которой сходили с рук все ее «художества». Замечу попутно, что тогдашние члены Политбюро и Секретариата ЦК КПСС сочли даже возможным наградить сие чадо… орденом Трудового Красного Знамени в связи с ее 50-летием, которое отмечалось очень пышно…
И наконец, еще об одном «инакомыслящем» — Геннадии Ивановиче Воронове. Лично я с ним знаком не был, сужу о нем по выступлениям на пленумах и Секретариатах ЦК, по тому, как в свое время вел он заседания Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Воронов производил на меня впечатление сугубо делового и очень принципиального руководителя. В подготовке к заговору он практически не участвовал, хотя и поддался перед Пленумом ЦК соответствующей обработке, о чем впоследствии очень сожалел. По его собственному признанию, приход Брежнева к власти стал для него неожиданностью и встречен был им, судя по всему, без восторга. Занимая пост главы правительства РСФСР, а затем Председателя Комитета народного контроля СССР и являясь членом Политбюро ЦК КПСС, Воронов имел мужество высказывать и отстаивать свою собственную точку зрения по таким, в частности, вопросам, как строительство КамАЗа, Чебоксарской ГЭС, назначение того же Щелокова на пост министра внутренних дел. Знаю о том, что к решению о вводе наших войск в Чехословакию в августе 1968 года он отнесся отрицательно, о чем сужу по его выступлению в Новосибирске перед членами бюро обкома, где он прямо и недвусмысленно расценил этот шаг руководства как глубоко ошибочный, дав понять, что подобную точку зрения высказал и на Политбюро. Занять такую позицию в тех условиях мог лишь человек большого личного мужества, и не случайно в конечном итоге стал он неугоден Брежневу…
Повторяю: я касаюсь проблемы лишь с точки зрения политической ответственности тогдашнего руководства страны за принятие решений, подобных вводу войск в Чехословакию, а вот тут-то есть о чем поговорить. Во-первых, это решение было принято не полным составом Политбюро. Наиболее активную роль играли Брежнев, Подгорный, Андропов, Косыгин (к сожалению, и он!), Шелест и некоторые другие члены Политбюро. Во-вторых, разве принципиальные вопросы такого рода могут быть прерогативой лишь Политбюро ЦК? Не были созваны ни Пленум ЦК, ни сессия Верховного Совета СССР. Конечно же, при существовавших тогда порядках и традициях они скорее всего «проштамповали» бы решение Политбюро, как это делалось обычно, но Брежнев и его соратники даже не пытались создать и видимости демократичности. Я уже не говорю о том, что ни об истинных событиях в Чехословакии, ни о том, по какой причине ввели мы туда войска, сказано не было ни до событий, ни после. Более того, наши центральные газеты зачастую публиковали такие необъективные материалы, которые чехословацкие сатирические журналы перепечатывали без всяких комментариев и правки, потому что их содержание заведомо было не в нашу пользу.
Журналисты — очевидцы «пражской весны» 68-го года рассказали в печати (к сожалению, много лет спустя) о том, с какими трудностями была сопряжена их работа в Чехословакии. События в братской стране нарастали с каждым днем, и журналисты, конечно же, испытывали понятную и жгучую потребность рассказать о них советским людям, однако ничего не шло в печать. И вот в Прагу прилетает Брежнев. Александр Дидусенко (тогдашний собкор газеты «Труд») и Василий Журавский (собкор «Правды»), воспользовавшись подходящим моментом, обратились к нему за помощью: «Как же нам быть, что писать?» А в ответ услышали: «Пишите правду». Потом Брежнев подумал и добавил: «В одном экземпляре». Еще подумал и заключил, ткнув пальцем в своего помощника: «Вот в его адрес».
Вспоминаю, как после чехословацких событий 1968 года небольшая группа советских коммунистов по приглашению ЦК ФКП приехала во Францию. Куда ни посмотришь — пестрят антисоветские лозунги, да и сами французские коммунисты не скрывали своего негативного отношения к вводу советских войск и войск Варшавского Договора в Чехословакию. Помню, с каким гневом говорилось это нам на встречах в различных районах страны. Зато в одной из речей Брежнева была сделана попытка обосновать правомерность ввода войск в Чехословакию, что послужило поводом говорить о «брежневской доктрине ограниченного суверенитета социалистических стран». Разве это не подрывало авторитет КПСС и страны?…
Приход Брежнева к руководству партией и страной еще не давал ему той реальной единоличной власти, какую он обретет несколько позже. В руководстве, как это вскоре обнаружилось, нашлись люди, способные бросить ему вызов. Именно поэтому в официальных документах того времени усиленно подчеркивалась необходимость строго соблюдать принцип коллективности партийного руководства, а фамилия Брежнева указывалась лишь в редких случаях. Это не могло не импонировать широким массам в партии и стране. Но так продолжалось недолго. Брежнев был хитроумным тактиком, он умело использовал самые различные рычаги для достижения своих целей, включая сюда не только армию и КГБ, но и средства массовой информации. Активно поддерживал лично ему преданных работников, раздавал должности друзьям, однокашникам, которым сходили с рук все возможные прегрешения. За короткий срок в составе Политбюро и Секретариате ЦК произошли изменения, в результате чего власть Брежнева была упрочена, а к середине 70-х годов она стала, по существу, безраздельной.
Брежнев умело схватывал уроки истории, один из которых знал назубок: начиная со времен Сталина решающим средством для упрочения власти было установление господствующего положения в Политбюро, Секретариате ЦК, а также в центральном аппарате. Он первым делом упрочил свои позиции в руководящих коллегиях ЦК, его аппарате, игравшем при нем, как никогда, важную, если не решающую роль, а уже потом прибрал к рукам и высшую государственную власть. Он постепенно создал послушный ему Секретариат, с помощью которого осуществлял свою линию и решения через Политбюро, переведя последнее как бы во второй эшелон (не случайно заседания Политбюро длились нередко лишь 15–20 минут). Со временем это позволило ему сосредоточить в своих руках все важнейшие рычаги партийной и государственной власти.
В эпоху Брежнева были забыты горькие и неоднократные уроки истории, за что мы вновь заплатили слишком дорого. Те же, кто не закрывал глаза, действовали локально, разрозненно, а потому, не достигнув своих целей, были выброшены за борт.
Одним из инструментов, который максимально использовал Брежнев, по свидетельству К. Т. Мазурова, служило раболепие его ближайшего окружения, изрядно «поработавшего», создавая культ личности Брежнева (точнее его было бы назвать культом должности).
Уже вскоре после октябрьского Пленума вовсю был запущен механизм славословия. Немаловажным импульсом для этого стало предпринятое XXIII съездом КПСС преобразование Президиума в Политбюро ЦК и восстановление поста Генерального секретаря.