Талант лидера предполагает прежде всего волю, целеустремленность, жесткость, переходящую «при надобности» в жестокость, отсутствие предрассудков. Брежнев владел этими качествами больше и лучше, чем его соперники, а посему и возобладал. Слабое наполнение его интеллектуального пульса и гедонизм, граничивший с развратом, разложением и казнокрадством, не должны заслонять этого обстоятельства.
Рой Медведев, подкрепляя свою схему, обращается к мемуарам Брандта и Киссинджера. Цитаты, которые он приводит из них, точны, но некорректны. Они характеризуют Брежнева как человека, как частное лицо, а не как политического и государственного деятеля и тем более не как лидера.
Парадокс — и совсем не психологический — заключается в том, что посредственность не только в интеллектуальной сфере, но и в сфере политической и государственной отнюдь не является непреодолимой помехой для захвата лидерства. Здесь скорее играют роль такие «внешние» факторы, как время, система, случай, везение, долготерпение, долгожительство, а следовательно, и здоровье.
И в мемуарах Брандта, и в мемуарах Киссинджера можно найти пассажи, которые подтверждают именно такую точку зрения. А вот свидетельства человека, знавшего Брежнева лучше их, человека, политическая судьба которого в течение долгих лет непосредственно перекрещивалась с брежневской на самой обширной международной арене, в самой важнейшей ее сфере — в советско-американских отношениях. Я имею в виду бывшего президента Соединенных Штатов Ричарда Никсона. В своей книге мемуаров «Лидеры», описывая гедонизм и сентиментальность Брежнева, его человеческие слабости, бывшие в чем-то одновременно и его сильной, во всяком случае, привлекательной стороной, Никсон настойчиво подчеркивает и нечто другое.
Бывший президент США пишет о нашем бывшем Генсеке как о человеке властном, честолюбивом и беспощадном, который при «иных режимах» вполне мог претендовать на титул «Леонида Великого» по аналогии с Иваном и Петром. Даже вежливость Брежнева была как бы «осадком» его безграничной власти. Никсон вспоминает, что иногда Брежнев вел с ним переговоры в тоне «следователя КГБ, допрашивающего трудного узника». Бывало и так, что он даже давал волю рукам, переходя грань оживленной жестикуляции.
Сравнивая Хрущева с Брежневым, Никсон делает акцент на детали. Плохо сшитые костюмы первого, элегантно скроенные — второго. Хрущев любил утиную охоту и принимал в ней активное участие. Брежнев предпочитал охоту на крупную дичь, но делали за него всю «черную работу» егеря. Он лишь стрелял из ружья с оптическим прицелом.
(Это последнее сравнение особенно символично. Как видим, результат охоты был один и тот же, несмотря на различную методу ее ведения. Лидеры обязаны метко стрелять. Промах может оказаться фатальным. «Антипартийная группировка», пытавшаяся свалить Хрущева, меткостью стрельбы не отличалась.)
В мемуарах Никсона можно встретить ставшие уже клишированными места о французских галстуках и золотых запонках Брежнева, о его пристрастии к автомобилям и лихой езде. В 1973 году, когда Брежнев совершил поездку в США, Никсон от имени своей администрации презентовал ему темно-синий «линкольн Континенталь». А в загородной резиденции Кэмп-Дэвиде Брежнев заставил испытать его несколько неприятных минут, гоняя машину с умопомрачительной скоростью по петляющей дороге. Никсон не забывает упомянуть и о «массажистке Брежнева», от которой несло духами «Арпедж» — любимыми духами госпожи Никсон. Тоже французскими.
Но все эти детали нужны Никсону не сами по себе. И даже не для характеристики личности Брежнева. Он пишет, что в годы его правления в Советском Союзе сложилось нечто похожее на «новый класс». К сожалению, Никсон в значительной степени прав. Кунаевщина, рашидовщина, щелоковщина, чурбановщина и многие другие «вщины» эпохи застоя легли не только тяжелым бременем, но и черным пятном на наше общество.
Никсон приводит в своих мемуарах затасканный анекдот о том, как мать Брежнева посетила его роскошную дачу. Осмотрев ее, она восхитилась и удивилась, однако и поинтересовалась: «Леонид, все это, конечно, прекрасно, но что ты будешь делать, если коммунисты вновь захватят власть?»
Старуха, видимо, предчувствовала, что грядет перестройка…
Брежневых было два — сентиментальный и беспощадный, эпикуреец и мастер политической интриги, пышущий здоровьем жизнелюбец и человеческая развалина. Если первая пара полюсов — две стороны одной медали (можно быть скорым и на слезу, и на расправу), то последнее — дело рук природы.
Именно после того, как здоровье Брежнева резко пошатнулось, он выпустил бразды правления из своих рук, все больше делегируя власть узкому кругу непосредственных помощников. Он отнюдь не стал добрее. Он стал слабее, а под конец жизни — абсолютно немощен. Государство управлялось по инерции от его имени, но в его стиле. Застой физический пришел в равновесие с застоем политическим. Физическое увядание лидера способствовало еще большему расцвету коррупции в рядах его проконсулов.
В последний раз мне довелось наблюдать Брежнева в непосредственной близи и в «деле» в июне 1979 года на венской встрече в верхах, завершившейся подписанием Договора ОСВ-2. Это было удручающее, травмирующее зрелище. Брежнев, по сути дела, не мог ходить. Его ловко, почти незаметно для постороннего глаза, носили, именно носили, а не поддерживали, бравые молодцы из личной охраны. Когда же — волею протокола — они оставляли его одного, беспомощность Брежнева становилась абсолютно очевидной.
Так, позируя фотографам на ступенях здания советского посольства, он чуть было не упал. Его вовремя подхватил под руку президент Картер. Человек, который когда-то ночи напролет вел сложнейшие переговоры с Никсоном, теперь переговаривался с Картером лишь с помощью шпаргалок.
Вполне понятно, что здоровье Брежнева стало одной из главных тем в работе бесчисленных представителей средств массовой информации, съехавшихся в Вену со всех концов планеты. К этой теме, по существу, и свелась заключительная пресс-конференция во дворце Хофбург, которую проводили совместно с американской стороны пресс-секретарь Белого дома Джоди Пауэлл и с советской стороны — заведующий Отделом международной информации ЦК КПСС Леонид Замятин, бывший фактически пресс-споксменом Брежнева.
Замятин, который, даже пребывая в хорошем расположении духа, не отличался особой вежливостью в своих контактах с журналистами, сказать по правде, не только с западными, но и с советскими, окончательно вышел из себя под напором вопросов о состоянии здоровья своего шефа. Растеряв последние остатки чувства юмора, Леонид Митрофанович сердито отбивался, утверждая, что Леонид Ильич здоров чуть ли не как бык и ведет повседневную, если не круглосуточную работу, прилагая воистину геркулесовы усилия во всех областях государственной деятельности.
Слова эти никого не убеждали. Они падали в никуда, лишь провоцируя все новые и новые вопросы о здоровье Брежнева. Последний вопрос, на котором должна была завершиться пресс-конференция, касался этой же темы.
Атмосфера в зале дворца австрийских императоров опасно сгущалась. Американцы наседали. Мы были немы как рыбы. Когда прозвучал последний вопрос-залп, я не выдержал. Конечно, речь шла о личности Брежнева, но рикошетом били по нашей державе, и это было по-человечески неприятно. Обращаясь к сидевшему между Пауэллом и Замятиным представителю австрийского МИД, я потребовал права на дополнительный вопрос, чтобы «восстановить нарушенный паритет», ибо львиная доля вопросов пришлась на наших американских коллег. Австрийский дипломат дал свое благосклонное добро, и я, сдерживая волнение, как перед атакующим броском, выпалил:
— Мой вопрос господину Пауэллу. Как обстоит дело с политическим здоровьем президента Картера?
В зале раздался дружный смех. Смысл моего вопроса был ясен для посвященных, а в зале сидели только они. Политическое будущее президента Картера выглядело весьма мрачно. Выборы 1980 года, которые он с треском проиграл Рейгану, подтвердили это с беспощадной однозначностью.
Джоди Пауэлл, надо отдать ему должное, не растерялся.
— Политическое здоровье Картера такое же, как и здоровье Брежнева, — ответил он, слегка улыбнувшись: мол, понимай, как знаешь.