Сейчас, в 90-е годы, ретроспективно оглядывая состояние народного хозяйства страны в 60—70-е годы, понимаешь, что все основные параметры глубочайшего кризиса нашей экономики проявили себя уже к началу «эпохи» Брежнева. И руководство КПСС уже тогда не только видело всю глубину кризиса, но и правильно подмечало всю его, так сказать, технологию развития. Уже на XXIV партийном съезде в Отчетном докладе ЦК Брежнев отмечал тенденции, которые получили полное развитие лишь в годы перестройки, когда руководство КПСС ослабило политико-административный контроль над экономикой и тенденции, до того находившиеся под прессом, втуне, получили возможность беспрепятственно развиваться. Критикуя хозяйственных руководителей, Брежнев указал на то, что некоторые хозяйственные руководители «сокращают или вообще прекращают выпуск нужных вещей, под видом замены устаревших товаров новыми снимают с производства недорогую, но повседневно необходимую для населения продукцию».
Это были глубокие наблюдения, но дальше констатации дело не пошло. Да и вообще все это было только вначале. После XXIV съезда Брежнев уже не хотел даже и отмечать черты надвигающейся катастрофы. В 1976 году на XXV съезде КПСС он предпочел говорить иное: «…девятая пятилетка не имеет себе равных. (Аплодисменты.)», «к экономическому потенциалу, на создание которого ушло почти полвека, мы смогли добавить равный ему всего за десять лет. (Аплодисменты.)» и т. д.
Зато мог быть более чем доволен военно-промышленный комплекс. Отбросив теперь уже всякие оговорки, Генеральный секретарь прямо заявил, что «стержень экономической стратегии партии, пронизывающий и десятую пятилетку и долгосрочную перспективу, — дальнейшее наращивание экономической мощи страны… обеспечение устойчивого сбалансированного роста тяжелой промышленности — фундамента экономики».
На практике это означало, что высшее руководство партии закрывало глаза на нарастающий кризис экономики, выражающийся, в частности, и в нарастающих структурных диспропорциях народного хозяйства. Руководство партии теперь уже откровенно подчиняло все развитие народного хозяйства лишь увеличению доли накопления, то есть, по существу, делало обыденностью присущие военному времени методы в структуре распределения использованного национального дохода.
На XXV съезде КПСС уже и Косыгин не набрался храбрости объяснять трудности экономического развития страны субъективной волей правящего звена. А все недостатки прошедшей пятилетки объяснил тем, что не дают должной «отдачи некоторые научные учреждения».
Экономика страны неуклонно двигалась к коллапсу, который разразился уже после смерти Брежнева.
XXVI съезд КПСС, состоявшийся в феврале 1981 года, проходил в условиях, когда любой, более или менее приближенный к действительности анализ рисовал столь страшную картину, что надо было либо открыть народу и себе всю правду и тогда приступать к радикальному изменению экономической системы в стране, либо же зажмуриться и сказать, что все обстоит не так уж и плохо. Брежнев и его окружение предпочли второе. Поэтому на съезде Генеральный секретарь призвал лишь «повысить требовательность, научиться эффективнее работать, эффективнее хозяйствовать», понять «простую истину», что «экономика должна быть экономной». Фактически это была расписка в бессилии овладеть ситуацией.
Эпоха Брежнева пришлась на время, когда промышленно развитые страны Запада втягивались в информационную революцию. Брежнев же и его окружение, идя навстречу стремлениям ВПК, тиражируя выпуск «движущихся мишеней», танков и прочей подобной техники, «просмотрели» информационную революцию и тем застопорили развитие экономики СССР, фактически отбросив страну назад, так как стояние на месте, когда другие уходят вперед, — это и есть отставание от всех.
И все же как политический деятель Брежнев очень мало похож на того беззлобного, очень любящего награды, сентиментального, страдающего провалами памяти дедушку, какого мы видели на экранах своих телевизоров в 1979–1982 годах. Так же мало похож он и на однолинейного, одномерного героя так называемого «застойного времени», каким его в первые годы перестройки чаще всего изображала центральная пресса. Беспристрастный и внимательный анализ того, как понимал он свалившуюся на него в октябре 1964 года действительность советского общественного развития, показывает, что в лучшие свои годы это был сложный, способный на тонкий и глубокий анализ политический лидер, который многое, очень многое понимал адекватно обстоятельствам.
В первые годы перестройки М. С. Горбачев, отделенный от эпохи Брежнева временем Ю. В. Андропова и К. У. Черненко, свои идеи и разработки взял из арсенала 60-х годов. Перечисляю в хронологической последовательности: попытка опереться на научно-технический прогресс как на палочку-выручалочку, с помощью которой можно вытащить из ямы всю экономику; попытка бросить все свободные средства в машиностроительные отрасли, обновив которые, в короткий срок можно было бы модернизировать все остальные отрасли народного хозяйства; выдвижение на передний план проблемы «ускорения» (не буду расшифровывать) и, наконец, понимание того, что от волевых методов управления экономикой следует все более решительно переходить к экономическим, — все эти вопросы ставились Брежневым начиная с 1965 года. Поднял он и проблему экологии, до решения которой руки не доходят и сейчас. Еще в 1976 году он предупредил, что «по мере развития народного хозяйства, роста городов и промышленных центров все больше средств будет требовать сохранение окружающей среды…».
Я не хочу сказать, что тезис «ускорения», выдвигаемый Брежневым, был правильным. Вероятнее всего, осуществление этого тезиса и в брежневскую эпоху привело бы к усугублению узких мест в экономике и стимулировало бы непроизводительные капиталовложения, что, несомненно, поставило бы экономику страны на грань катастрофы (может быть, Брежнев интуитивно чувствовал это и потому не шел дальше выдвигания тезиса?). Я хочу лишь сказать, что Брежнев искал выходы из надвигающегося кризиса экономики. И несмотря на все сложности времени, в котором он жил, он чувствовал, что «что-то не так происходит в королевстве Датском», и всякий раз с поразительной точностью указывал на самую суть этого «не так».
Однако Брежнев был фигурой весьма противоречивой. Понимая, что западные эксперты уже к середине 60-х годов совершенно обоснованно определили состояние советской экономики как кризисное, правильно ведя поиск решения проблем и инструментов осуществления этих решений, Брежнев не только не мог провести в жизнь выдвинутые им положения, он не мог даже довести их до логической завершенности. Не потому, что ему мешало это сделать окружение (хотя конечно же мешало). А потому, что сам он был плотью от плоти воспитавшей его системы, сам был не просто сторонником, но активным строителем военно-промышленного комплекса.
Эта противоречивость сказывалась буквально во всей его деятельности. Вот, например, на XXV съезде КПСС Брежнев говорит, что всякая «управленческая и прежде всего плановая деятельность должна быть нацелена на конечные народнохозяйственные результаты» и промежуточные звенья должны обеспечивать конечный результат. И приводит пример: «Например, ради удовлетворения спроса на красивую и добротную одежду государство идет на большие затраты, наращивая производство хлопка, шерсти, синтетического волокна». Казалось бы, все сказано верно и возразить нечего. И все же здесь есть нюанс, и весьма важный. Во-первых, Брежнев в 1976 году уже знал о, в лучшем случае, неоднозначной реакции в Узбекистане на расширение посевов хлопка и хотел утвердить курс на это расширение, заручившись поддержкой партийного съезда. А во-вторых, сказав, что расширение посевов хлопка нужно для удовлетворения спроса населения на красивую и добротную одежду, он умолчал, что львиная доля хлопка идет не в группу «Б», а в группу «А», в тяжпром, в ВПК, так как используется он в основном для производства высоких сортов пороха.