Председатель Госплана Байбаков разработал незатейливую теорию, согласно которой в сельское хозяйство невыгодно вкладывать капитальные вложения из-за снижения фондоотдачи. А во что же выгодно? Что будет есть страна, где взять хлеб? Выгодно вкладывать в нефть, считал нефтяник Байбаков. Продав ее, можно купить многое, и хлеб в том числе, много хлеба. «Что ты, Владимир Владимирович, все ходишь и денег просишь. Тебе хлеб нужен, скажи сколько, и я куплю тебе 10, 100 пароходов с хлебом» — эти слова Байбакова отчетливо запечатлелись в памяти Мацкевича. Апеллировать к Леониду Ильичу оказалось бессмысленной тратой времени. Он всегда радушно принимал, вставал из-за стола и через весь кабинет шел навстречу, после чего сажал на диван и ударялся в воспоминания. В конце беседы звонил Байбакову: «Ты что, Байбаков, обижаешь Мацкевича, он у меня сидит. Посмотри, чем можно ему помочь». Но знал Байбаков, ЧТО и — главное — КАК говорит Брежнев, и все оставалось по-прежнему. Ущербные идеи председателя Госплана упали на благодатную почву, такое положение как нельзя лучше устраивало Леонида Ильича: не прилагая абсолютно никаких усилий, страна вполне сводила концы с концами, получала валюту за счет продажи энергетического сырья, страна буквально купалась в нефти, полезных ископаемых, драгоценных металлах. Началось великое проедание природных ресурсов.
А что же Мацкевич? Не мне делать из него героя, по должен заметить — он пытался переломить ситуацию, как специалист и профессионал (если такое понятие применимо к министру), отлично понимая: падение сейчас будет проходить гораздо быстрее, чем при Хрущеве. Он втайне гордился тем, что как министр не покупал зерна за границей, а такая перспектива уже замаячила, не вызывая, впрочем, отрицательных эмоций у руководства страной, воспринимаясь благодаря госплановской теории как нормальное течение событий. Он опять пошел к Леониду Ильичу, попросил дать слово на предстоящем пленуме, но Брежнев не любил острых вопросов, и выступление не состоялось… Тем временем борьба с Госпланом продолжалась, министр сельского хозяйства превратился в банального выбивалу денег.
Из личного письма Генеральному секретарю ЦК КПСС Л. И. Брежневу: «Госплан на расширенной коллегии с участием республик рассмотрел наши разработки на перспективу 5-10 лет, в основном их одобрил, однако в представленном проекте пятилетнего плана оставил только задания по заготовкам и производству сельскохозяйственной продукции, а необходимые по расчетам материально-технические средства снизил в целом почти на одну треть».
Тем не менее личные отношения министра с Леонидом Ильичом однажды принесли свои плоды: состоялось решение Политбюро об увеличении капитальных вложений в сельское хозяйство. Но не прост был и Госплан. Он ответил на это повышением цен на горючее, промышленную продукцию для сельского хозяйства, сводя на нет все добавки.
Не сложились отношения Мацкевича с членом Политбюро, курирующим сельское хозяйство, первым заместителем Председателя Совета Министров Дмитрием Степановичем Полянским; при существующей структуре управления страной личные отношения отражались прежде всего на всей отрасли. Дело зашло так далеко, что Мацкевич обратился с письменной жалобой в Президиум ЦК на оскорбительный тон члена Президиума Полянского при решении вопроса о зимовке скота в январе 1965 года. Наверное, нелегко было скоту пережить ту зиму и весну…
Отношения Полянского с Брежневым, судя по рассказам Дмитрия Степановича, строились по принципу «Митя — Леня». Он принял активное участие в отстранении Хрущева и избрании Брежнева Первым секретарем ЦК в октябре 1964 года, и сначала ничто не омрачало их отношений. В декабре шестьдесят шестого торжественно отмечалось 60-летие Леонида Ильича, ознаменованное вручением ему первой Звезды Героя Советского Союза (Героя Социалистического Труда он к тому времени уже имел). Дмитрий Степанович так расчувствовался, по его собственному признанию, что написал стихи, точнее, целую поэму по этому поводу.
Однако после того, как на одном из заседаний Политбюро Полянский выступил против решения Леонида Ильича организовать набор 93 тысяч сельских жителей для работы в строительных организациях, он вдруг заметил, что все вопросы, связанные с сельским хозяйством, стали решаться без него. Именно в это время он оказывался в командировках. Брежнев объяснял: «Извини, Митя, но решаю не я, а Политбюро». Так же легко Леонид Ильич «отбился» и от письма Полянского, ему адресованного и переданного через Черненко, где Дмитрий Степанович утверждал, что награждения различными орденами и знаками отличия становятся смешными и неприличными. Брежнев пригласил его к себе и опять произнес: «Митя, не я сам себя награждаю. Это решает Политбюро». Полянский не присутствовал ни на одном заседании Политбюро, где бы обсуждался такой вопрос. Нехитрую же технику создания таких решений раскрыл Шелест. «Как-то получаю почту, — рассказывал мне Петр Ефимович, — а там фишка (так называли бумагу с предложениями об утверждении на различные руководящие посты того или иного человека и награждении отличившихся). Члены Политбюро такие предложения должны утверждать, подписывая фишку. Было там и предложение присвоить Брежневу звание Героя Социалистического Труда. Я подписал, но вскоре позвонил Подгорный и сообщил: «Леонид Ильич просит обменять звание Героя Социалистического Труда на звание Героя Советского Союза». Я воспротивился и устоял. Правда, это ничего не изменило».
Отношения Полянского и Брежнева усложнились еще больше после письма, полученного от 92 коммунистов из Свердловска, где они утверждали, что Леонид Ильич окружил себя своими людьми, перестал прислушиваться к советам, возрождая новый культ, теперь уже своей личности. Опять через Черненко Дмитрий Степанович передал письмо Брежневу. Реакция его была своеобразной. Леонид Ильич позвонил и спросил: «Митя, а у тебя что, в Свердловске своя мафия?» Политическая карьера Полянского закончилась. Знал Брежнев, как лишить влияния и авторитета того или иного деятеля: в данном случае не было способа надежней, чем назначение Дмитрия Степановича министром неотвратимо разваливавшегося сельского хозяйства. В 1973 году Полянский приступил к новым для себя обязанностям. Но вот что удивляет: конфликты Брежнева с соратниками возникали из-за его безумной страсти к наградам. В остальном все происходящее в стране их устраивало. И в этом смысле судьба члена Политбюро, секретаря ЦК Кулакова, ведавшего вопросами сельского хозяйства, рисовалась, по слухам, куда как сложней и драматичней.
В одной из газет его уход из жизни представлялся следующим образом. Когда Кулаков вернулся из Югославии, изучив их опыт, у него возникли разногласия с большинством членов Политбюро по вопросам кооперативного переустройства сельского хозяйства. Дело дошло до обвинений в ревизионизме, оскорблений, и, не выдержав их, Федор Давыдович застрелился у себя в кабинете, в здании ЦК. Эта легенда и привела меня в дачный поселок Совета Министров, где живет сейчас вдова Кулакова. «Никакого самоубийства не было, — говорила Евдокия Федоровна, — он скончался в ночь с 16 на 17 июля 1978 года от паралича сердца».
Но вот что не дает покоя, мешает составить положительный, светлый портрет человека, определявшего много лет аграрную политику государства в тот период.
Недавно стало известно о письме Кулакову заместителя министра сельского хозяйства Казахстана Абдрахмана Елеманова, одного из немногих, кто всегда поддерживал безнарядно-звеньевую систему Худенко — человека, безвинно осужденного и скончавшегося в колонии строгого режима. «…Нас убеждает опыт безнарядно-звеньевой системы организации и оплаты труда: там, где сейчас совхозы терпят убытки, можно иметь прибыль… В опытном хозяйстве производительность труда опережает высокую зарплату, а в совхозах, работающих по старой системе, зарплата в полтора раза превышает размер вновь созданного продукта. Это крах завуалированной противоречивыми показателями действующей системы учета, отчетности, финансирования, организации и оплаты труда. Это они задушили светлый ум и разум советского земледельца», — писал Абдрахман Елеманович. Знал, стало быть, Федор Давыдович об эксперименте, как не мог не знать и о его яром противнике и душителе, министре сельского хозяйства республики М. Г. Рогинце. Да простят меня за еще одну цитату, теперь уже из брежневской «Целины», думаю, она много объяснит в позиции, занятой секретарем ЦК Кулаковым. «Я знал Михаила Георгиевича Рогинца еще по Украине… С той поры не видел его и искренне обрадовался неожиданной встрече. Впоследствии, будучи первым секретарем Кокчетавского обкома партии, а затем министром совхозов и министром сельского хозяйства Казахской ССР, он вложил немало труда и сил в освоение целины». Можно предположить, что потому и не портил отношения с Леонидом Ильичем секретарь ЦК Кулаков…