Оставаясь каждый при своем мнении, президент США и Председатель Президиума Верховного Совета СССР после подписания Договора ОСВ-2 в Вене разъехались по домам. Дж. Картер был явно перегружен эмоциями, а потому позволил себе выражаться прямолинейно. Брежнев не усмотрел в словах президента США ничего необычного…
Начало сентября 1979 года. Президент Афганистана Нур М. Тараки участвовал в конференции неприсоединившихся стран в Гаване. На обратном пути он посетил Москву. Его приняли как главу дружественного государства. В очередной раз Тараки напомнил о просьбе кабульского правительства к Советскому Союзу направить в Афганистан своих солдат для защиты афганской революции…
К сентябрю 1979 года важную роль в Афганистане играл Хафизулла Амин. Он стал главой правительства и министром обороны, практически контролировал всю внутреннюю и внешнюю политику страны. Его стремительное возвышение очень беспокоило Тараки. Во время пребывания в Москве глава афганского государства заметил, что Амин проводит не ту политику, о которой они уславливались в самом начале революции, что может привести к опасным последствиям. Ему дали понять, что возможны перемены… Каково же было удивление Тараки, когда, выйдя из самолета в Кабуле, он увидел в группе афганцев стоящего… Амина. Как рассказывают очевидцы, его аж пошатнуло от нахлынувших переживаний. Но реальности были таковы, что врагам пришлось обняться, а затем в одной машине отправиться на заседание пленума ЦК НДПА. Там Тараки рассказал и о результатах визита в Москву. И члены пленума разъехались по домам, чтобы продолжать работу. И вдруг…
Приведем выдержки из воспоминаний генерала армии Ивана Григорьевича Павловского, находившегося в то время в Кабуле, где он возглавлял группу наших военных советников и поневоле стал свидетелем трагических событий.
«14 сентября 1979 года, пятница, Кабул. Ну и ночь выдалась! Прямо Варфоломеевская ночь! Когда я приехал к послу А. Пузанову, то стало известно, что после утренней встречи Тараки и Амина, на которой у них получилась размолвка, Амин потребовал, чтобы Тараки отстранил от власти четырех министров, и заявил, что он уйдет в отставку, если появится новый министр обороны. И этот свой замысел Тараки хотел осуществить. Доложив о случившемся в Москву, мы… получили указание посетить Тараки и Амина, чтобы они были вместе, и попытаться примирить их, добиться недопущения раскола в партии. Особенно подчеркивалась необходимость защитить Тараки от нападок Амина?!»
Далее И. Г. Павловский вспоминает, что Тараки и Амин помирились. Но только на словах…
Еще одна ремарка генерала армии:
«9 октября 1979 года, вторник, Кабул. Сегодня Хафизулла Амин показал свои когти, свой крутой характер, свою агрессивность, деспотизм. По поручению центра сов-посол, я, другие посетили Х. Амина и передали ему заявление нашего руководства в связи с неточной информацией, сделанной представителем МИД Афганистана послам некоторых социалистических стран, о нашем пребывании в резиденции Нура М. Тараки 14 сентября 1979 года… в момент покушения, организованного Тараки на Х. Амина… О том, что Тараки уже нет в живых, нам Х. Амин сегодня ничего не сказал. А когда мы вернулись в посольство, то по кабульскому радио было передано сообщение о том, что Тараки «умер» и похоронен в своем фамильном склепе. «Умерла» и его, Тараки, жена… Вот это расправа!»
Еще один переворот?
Брежнев принял случившееся на свой личный счет. Ближайшему окружению он говорил, что ему нанесена пощечина, на которую он должен ответить. И вот его ответом стало…
Что говорил А. А. Громыко о причинах ввода советских войск в Афганистан? Этот вопрос я задал его сыну, члену-корреспонденту Академии наук СССР Анатолию Андреевичу Громыко. Вот его ответ:
«Это для меня нелегкий вопрос. Раньше, до ухода отца из жизни, я на него, конечно, не стал бы отвечать. По многим причинам. Во время многочисленных прогулок в Заречье, где была его дача, мы, как правило, обсуждали многое другое, но редко Афганистан… У меня в памяти навсегда остались слова об Афганистане, сказанные отцом в дни, когда на первом Съезде народных депутатов в мае 1989 года эта тема вылилась в острейшую дискуссию. В ход тогда пошли такие слова, как «преступление века» и «оккупация». И тут отец во время пашей прогулки в лесу впервые сам заговорил об обстоятельствах ввода советских войск в Афганистан. Слушал его внимательно, запомнил. В какой-то мере сработал инстинкт историка. Вот что говорил отец:
«Решение о военной помощи Советского Союза Афганистану принималось 10 лет тому назад под влиянием как объективных, и они были основными, так и субъективных обстоятельств. Объективные были следующие. Стремление правительства США дестабилизировать обстановку на южном фланге советской границы и создать угрозу нашей безопасности. После потери шахского Ирана и вывода оттуда оружия, нацеленного на СССР, стали реальными намерения замены Ирана Пакистаном и, если бы это стало возможным, Афганистаном. Что касается Пакистана, то так и произошло. Он стал военнополитическим союзником США и стремился свергнуть законное правительство Афганистана. Вторым важным обстоятельством, повлиявшим на наше решение, стало убийство в Кабуле заговорщиками во главе с Амином лидера Апрельской революции Тараки. Оно также было расценено в Политбюро как попытка контрреволюционного переворота в этой стране, который мог быть использован США и Пакистаном в своих целях против СССР.
Нам были известны их стратегические, внешнеполитические установки того времени, вынашивавшиеся в правительстве США планы дестабилизации дружественных нам прогрессивных режимов. Эти планы в арсенале западной политики дипломатии остаются на вооружении до сих пор. Не видеть их было бы наивно. Более того, сейчас действия по их осуществлению даже усилились.
В 1979 году ни в Политбюро, ни в ЦК КПСС, ни в руководстве союзных республик не было ни одного человека, который возразил бы против удовлетворения просьбы афганской стороны по оказанию военной помощи дружественному Афганистану. Во всяком случае, мне такие мнения были тогда неизвестны. Сейчас иногда говорят, что такие решения принимались за закрытыми дверями несколькими высокими руководителями страны. Да, так оно на самом деле и было. Это были члены Политбюро. Но затем эти решения Политбюро были единогласно одобрены Пленумом ЦК КПСС. Можно сегодня, спустя 10 лет, с этим решением не согласиться, но политическую основу нашей помощи Афганистану ставить под сомнение оснований нет. Мое предложение вынести это решение для одобрения Верховным Советом СССР принято Брежневым не было…»
(Прерву рассказ Анатолия Андреевича о высказываниях А. А. Громыко, чтобы подчеркнуть: его предложение о созыве сессии Верховного Совета значило много. Ведь если бы такая сессия была созвана и она на своем открытом или закрытом заседании обсудила бы решение послать советских солдат в Афганистан на основе советско-афганского Договора 1921 года о дружбе и сотрудничестве для создания более безопасной обстановки на наших южных границах, то в этом случае свое «да» или «нет» сказал бы высший законодательный орган страны.)
«Отец в нашем памятном разговоре коснулся и современной обстановки в стране. «Конечно, — говорил он, — сегодня, с позиции гласности и перестройки, которые я целиком поддерживаю, прежний механизм принятия решения по Афганистану легко критиковать. Но тогда, в 1979 году, на деле не было другого более влиятельного механизма для принятия решений, чем тогдашнее Политбюро ЦК КПСС. Государственного же механизма по принятию таких решений, между прочим, нет до сих пор, и его еще предстоит создать.
Что касается вопроса о том, кого на первые совещания по Афганистану приглашали, кого нет, то это зависело от желаний Генерального секретаря ЦК КПСС.
Сегодня в живых уже нет Брежнева, Андропова, Косыгина, Устинова, Суслова. Остались немногие, в том числе и я, из числа тех, кто обсуждал эту проблему за действительно закрытыми в кабинет Генсека дверями. И не буду отрицать, что после этого обсуждения мы пришли к единодушному мнению, что временный ввод ограниченного советского воинского контингента в Афганистан необходим. Излагать сейчас нюансы этого обсуждения бессмысленно, так как живых свидетелей этих бесед, кроме меня, нет. Быть же единственным их истолкователем считаю неправильным.