Я не касаюсь ни политических, ни экономических вопросов нашей страны. Есть люди, которые в этом разбираются лучше меня, но объясните мне, пожалуйста, почему именно в нашей литературе и искусстве так часто решающее слово принадлежит лицам, абсолютно не компетентным в этом? Почему дается им право дискредитировать наше искусство в глазах нашего народа?
Я ворошу старое не для того, чтобы брюзжать, а чтобы не пришлось в будущем, скажем, еще через 20 лет, стыдливо припрятывать сегодняшние газеты.
Каждый человек должен иметь право безбоязненно самостоятельно мыслить и высказываться о том, что ему известно, лично продумано, пережито, а не только слабо варьировать заложенное в него МНЕНИЕ. К свободному обсуждению без подсказок и одергиваний мы обязательно придем.
Я знаю, что после моего письма непременно появится МНЕНИЕ и обо мне, но не боюсь его и откровенно высказываю то, что думаю. Таланты, которые составляют нашу гордость, не должны подвергаться предварительному избиению. Я знаю многие произведения Солженицына, люблю их и считаю, что он выстрадал право писать правду, как ее видит, и не вижу причины скрывать свое отношение к нему, когда против него развернута кампания.
31 октября 1970 года
Илья Мильштейн
Выйти на площадь
Трагические события августа 1968 года прервали процесс демократических преобразований не только в Чехословакии. В равной мере пострадали народы тех стран, чьи войска были посланы в Прагу. Гусеницы танков проехались по ним самим. Так лишний раз подтвердилась старая истина: не может быть свободен народ, угнетающий другие народы…
Сегодня событие, о котором мы хотим рассказать, может показаться незначительным. Но это не так, потому что всегда велика цена поступка, нравственного выбора, который человек совершает наедине с собой. Да они, к счастью, и не были одиноки — те, кто решился тогда выйти на площадь. За ними стояли тысячи других, согласных с ними, но — молчавших. И десятки тех, кто не молчал…
В ночь с 20 на 21 августа 1968 года войска пяти стран Варшавского Договора — СССР, НРБ, ВНР, ГДР и ПНР — перешли чехословацкую границу.
В те годы народ у нас был благонамеренный, не то что теперь. На заводах и фабриках, в колхозах и конторах по всей стране состоялись митинги, были приняты резолюции, одобрявшие «братскую помощь» чехословацкому народу, вызванную «угрозой существующему в Чехословакии социалистическому строю со стороны контрреволюционных сил», как говорилось в Заявлении ТАСС.
Существовало и другое мнение.
Прежде всего его придерживались почти все чехи и словаки, включая тогдашнее руководство страны. Иной оказалась и позиция некоторых компартий. Цивилизованный мир был возмущен и испуган.
Иную же точку зрения открыто высказала и горстка ваших граждан. Причем некоторые из них протестовали против ввода войск еще до того, как он совершился.
Утром 29 июля 1968 года арестовали Анатолия Марченко. За «нарушение паспортного режима». Нелепость обвинения — тридцатилетнего грузчика задержали в Москве, где он не был прописан, однако работал — объяснять не приходилось. В недавнем прошлом политзаключенный, автор получившей широкое хождение в самиздате книги «Мои показания», Марченко незадолго до ареста опустил в почтовый ящик «Открытое письмо чехословацким газетам», в котором писал:
«Я внимательно (насколько это возможно в нашей стране) слежу за событиями в Чехословакии и не могу спокойно и равнодушно относиться к той реакции, которую вызывают эти события в нашей печати. На протяжении полугода… газеты стремятся дезинформировать общественное мнение нашей страны и в то же время дезинформировать мировое общественное мнение об отношении нашего народа к этим событиям. Позицию партийного руководства газеты представляют как позицию всего населения — даже единодушную. Стоило только Брежневу навесить на современное развитие Чехословакии ярлыки «происки империализма», «угроза социализму», «наступление антисоциалистических элементов» и т. п. — и тут же вся пресса, все резолюции дружным хором подхватили эти же выражения, хотя наш народ сегодня, как и полгода назад, ничего по существу не знает о настоящем положении дел в Чехословакии».
С осени 1967-го лишь малый круг интеллигенции, как губка, впитывал все сведения, поступавшие из Праги. События, происходившие в этой стране, вызывали горячее сочувствие, внушали надежду и тревогу. Еще продавались в киосках «Союзпечати» пражские газеты; их молниеносно раскупали, быстро переводили и шумно обсуждали. Ясно было одно: правительство Дубчека решилось на дерзкий эксперимент — действуя в рамках социалистической системы, оно почти упразднило цензуру, на деле, а не на словах предоставило своим гражданам свободу высказывать и отстаивать убеждения.
А на московских кухнях кипели споры. К весне 1968-го, когда разногласия между «братскими компартиями» стали очевидны, ощущение тревоги сменилось предчувствием беды и все дискуссии свелись к одному простому вопросу: «Задавят или не задавят?» Одни (их было большинство) полагали, что вооруженное вторжение невозможно, приводя достаточно веские доводы. Если танки войдут в Прагу, говорили они, то будет дискредитировано мировое коммунистическое движение, от нас отшатнутся даже друзья, чего не могут не понимать наши руководители… Так что ситуация будет урегулирована мирным путем, более того, пример Чехословакии чему-нибудь и нас научит! Другие были не столь категоричны, они предполагали худшее, хотя и не теряли надежд на благоразумие Советского правительства. Третьи (их было немного) считали, что вторжение почти неминуемо, и всеми силами стремились если не предотвратить, то хотя бы отдалить трагедию.
Из самиздатской «Хроники текущих событий» (выпуск третий, 1968 год): «29 июля в посольство Чехословакии было передано письмо пяти советских коммунистов с одобрением нового курса КПЧ и осуждением советского давления на ЧССР. Письмо подписали П. Григоренко, А. Костерин, В. Павлинчук, С. Писарев и И. Яхимович».
Еще у многих на памяти были венгерские события 1956 года. Советские интеллигенты, убежденные в том, что чехи разделят судьбу венгров, оказались в мучительнейшем положении людей, которые знают о готовящемся преступлении, ничем не могут помочь жертве, но и молчать тоже не могут. Обязаны предупредить, хоть это и бесполезно…
Суд над А. Марченко был назначен на 21 августа.
Обычно приговор по столь ничтожному делу, как нарушение паспортных правил, оглашается быстро и сводится к штрафу, а тут заседание продлилось до позднего вечера, и судья был строг, и приговор не мягок: год лагерей. И все уже понимали, что на свободу Марченко выйдет нескоро, что в лагере добавят… Расчет властей был прост: припугнуть, предупредить «диссидентов» (чужой народ в грош не ставим, с вами тем более не будем чикаться), принудить к молчанию. Крови не алкали — жаждали послушания. Но просчитались.
А на короткой волне уже звучал исполненный боли и отчаяния женский голос с чуть заметным чешским акцентом: «Русские братья, уходите, мы вас не звали!» Еще — звучал.
Из «Хроники текущих событий» (выпуск четвертый, 1968 год): «В ночь с 21 на 22 августа… 20-летний ленинградец Богуславский написал на трех клодтовских конях: «Вон Брежнева из Чехословакии». Тут же, на Аничковом мосту, он был арестован и через две недели осужден по ст. 70 на пять лет строгого режима. Верховный суд РСФСР… переквалифицировал его действия на ст. 1901 и соответственно изменил меру наказания: 3 года общего режима (максимум по данной статье).
Эстонский студент, написавший в Тарту на стене кинотеатра в ночь с 21 на 22 августа: «Чехи, мы — ваши братья», при задержании был зверски избит: у него отбиты почки, и он до сих пор находится в больнице».