иал-революционерами, примкнул к крестьянскому союзу и принял участие в революции 1905 г. За агитацию среди крестьян был арестован в Курской губернии и жестоко избит при попытке бежать. Вскоре, сойдясь с А. М. Добролюбовым (сестра которого, Софья, была невестой Семенова, также подвергалась преследованию за политическую деятельность и умерла в тюрьме), увлекся христианством и опрощением, стал жить и одеваться, как мужик, ушел в народ и бросил литературную работу, считая ее ненужной и даже вредной. После революции 1905 г. Леонид Семенов, занимаясь черной работой то на фабриках, то в батраках у крестьян, около трех лет скитался по России, преимущественно по сектантским углам Калужской, Симбирской и Рязанской губ., и знакомился с учением и бытом скопцов, «людей божиих», бегунов. Значительное влияние оказал на него Толстой, но еще бОльшее А. М. Добролюбов. «Брат Леонид», как он себя называл, даже всеми своими движениями и манерами был похож на своего друга и учителя Добролюбова. Знавший его в ту пору (1908 и следующие годы) толстовец Молочников рассказывает: «Лицо его производило обаятельное впечатление, — овальное, бледное, с небольшой черной бородкой, красивым орлиным носом, высоким лбом и темными, мягкими, умными глазами» («Свет и тени» — «Толстой и о Толстом», вып. 3, М. 1927, стр. 83). На крестьян его речи и образ жизни производили сильное впечатление, и популярность его была велика. Так, «решив отказаться от военной службы, он в то же время опасался, оставаясь в деревне, вызвать смуту, если бы его стали брать насильно: крестьяне чуть не боготворили Леонида» (Молочников, там же). За этот отказ ему пришлось просидеть два года в тюрьме. В 1917 г., при разгроме усадьбы его родителей (близ села Мураевки, Данковского уезда, Рязанской губ.), он был убит, как говорят, случайно, выстрелом какого-то пришлого, неизвестного солдата (В. Ф. Булгаков, «Лев Толстой в последний год его жизни», М. 1920, стр. 192). Через сектантов-толстовцев Семенов познакомился с Толстым, у которого не раз бывал и который очень полюбил его. Толстой написал краткое предисловие к его рассказу «Смертная казнь» («Вестник Европы» 1908, сентябрь) и охотно переписывался с ним. В печати до сих пор известны только четыре письма Толстого к нему (1908–1909 гг.), но их было гораздо больше. Мало к кому Толстой относился так умиленно и нежно. «Как вы счастливы, милый друг, — писал он Леониду (6 июня 1908 г.), — что вы в ваши годы избрали тот путь, который вы избрали. Да, для того, чтобы быть в состоянии делать то, в чем сущность всей нашей жизни, — любить бога и братьев-людей, надо прежде всего узнать этих братьев, их жизнь. А любить с высоты своих палат и верховой лошади — или обман, или страдание и стыд… Только тогда, когда вместе ползаешь на четвереньках, станешь в то положение, в котором можно начинать любить». Говоря о «ползании на четвереньках», Толстой вспомнил рассказ Семенова о том, как он работал в угольных шахтах, «по неделям в самой ужасной, душной атмосфере, ползая на четвереньках, по колени в воде, толкая, согнувшись по пояс, в подземных галлереях, вагонетки с углем» (Ю. О. Якубовский, «Л. Н. Толстой и его друзья» — «Толстовский Ежегодник 1913 г.» отд. III, стр. 41) «Я больше, чем желаю любить всякого человека, полюбил вас», — писал ему Толстой в другой раз (8 августа 1909 г.). В начале ноября 1909 г. Толстой писал Ю. О. Якубовскому: «У вас был Добролюбов, а у нас на днях был Леонид Семенов, оставивший мне самое благодетельное и глубокое впечатление. Как ни тяжело чувствовать свое ничтожество в сравнении с таким и, слава богу, многими и многими такими же людьми, радость сознания того, что есть такие люди, превышает тяжесть стыда за свою дурную жизнь» («Толстовский Ежегодник 1913 г.», отд. II, стр. 147). Одобряя избранный Семеновым путь, Толстой боялся, как бы для него не оказалось пагубным мистическое направление добролюбовцев, к которому Толстой относился отрицательно, несмотря на свое глубокое расположение к самому Добролюбову. Весьма характерны его слова о Семенове, сказанные в 1910 г.: «добролюбовец, но сильный, хороший, значительный человек» (А. Б. Гольденвейзер, «Вблизи Толстого», т. II, М. 1923, стр. 137). О том, что писал Семенов Толстому о художественном творчестве (вероятно в письме, на которое публикуемое нами служит ответом), Толстой вспомнил в начале мая следующего года: «А Леонид Семенов писал, что когда он читал крестьянам художественные произведения, то они спрашивали: „А что, это правда?“ И если он отвечал им, что это вымысел, то на них это уже не производило никакого впечатления… Рассказ должен быть правдивым описанием или притчей, но для притчи нужно глубокое содержание» (Булгаков, «Лев Толстой в последний год жизни», стр. 192). Сам Толстой давно уже, с самого начала своего «опрощения», склонялся к тому же убеждению, которому, впрочем, никак не мог последовать на практике. Еще в 1894 г. он писал Н. Н. Страхову о повести В. Микулич «Мимочка», что с наслаждением читал «это настоящее писание, не выдуманное, не фальшивые бумажки» («Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым», Спб. 1914, стр. 457).