— Ну, что? О чем же вы говорили?
Да все о боге, о смерти, о том, как непрочно земное существование и что духовное не умирает, — ответил растроганный Булыгин.
Потом между ним, Сухотиным и Буланже завязалась шумная беседа. М. С. Сухотин, бывший член первой Государственной думы, очень остроумный человек, рассказывал о своих думских впечатлениях и изображал в лицах Муромцева, Аладьина и других снискавших известность парламентариев. Я разговаривал с Татьяной Львовной. Сергей Булыгин ушел дать корму своей лошади.
Вдруг возвращается только что вышедшая Александра Львовна и говорит, что меня зовет Лев Николаевич.
Я пошел к нему, в дальнюю угловую комнату, служившую спальней. П. А. Буланже указывал дорогу.
Толстой лежал в постели, в белой рубашке, под одеялом; подушки были приподняты, у изголовья на столике горела лампа.
— Здравствуйте, садитесь! — сказал он и показал на кресло, стоявшее около.
— Как здоровье, Лев Николаевич?
— Ничего.
— Вы, должно быть, переутомились, Лев Николаевич? Вы так много работаете.
— Нет, это не переутомление, — просто, старик я уже… Вы у меня вчера были? Или нет? Кажется, были… Да, как же, как же! Я очень рад вас видеть, всегда рад вас видеть. У меня друзья все с буквы Б: Булгаков, Булыгин, Буланже…
— Бирюков, — напомнил я.
— Да, да…
— Чертков…
— Да, и Черткову нужно было бы с буквы Б начинаться, — произнес, улыбаясь, Лев Николаевич.
Я рассказал, что в одном из последних номеров газеты читал шутливую пародию на произведение одного критика Чехова: критик этот утверждал, что в жизни Чехова играла большую роль буква К, и при этом приводил слова, в которых эта буква отсутствовала.
Лев Николаевич при упоминании о Чехове повторил то, что он говорил мне вчера.
— Мы вчера ведь имели с вами разговор об этом? — припомнил он.
Я отвечал утвердительно.
— Что я вам хотел сказать? — стал припоминать Лев Николаевич.
Я напомнил, что, может быть, о поправках к «На каждый день». Оказалось, да. Лев Николаевич позвонил и попросил вошедшую Александру Львовну дать мне листы с поправками, снова объяснив, в чем должна состоять работа.
— Не скучно вам здесь? — спросил он меня.
— Нет!
— И отношения у вас хорошие установились?
— Да, конечно, — отвечал я и встал, боясь утомить Льва Николаевича.
Он очень ласково простился со мной.
— Выздоравливайте, Лев Николаевич, — сказал я ему.
— Постараюсь, — отвечал он.
Я вышел в столовую взволнованный. Ничего не было сказано между нами, но доброта Льва Николаевича так трогала.
Ездил в Ясную Поляну вечером с С. Булыгиным, который сегодня провел у нас в Телятинках день и остался ночевать.
Вчера Лев Николаевич утром встал было с постели, но, почувствовав себя слабым, слег снова. Сегодня же он совершенно здоров. Просил своего врача, Душана Петровича Маковицкого, сказать мне, чтобы я вошел к нему. В своем кабинете он просматривал переписанные набело листы упрощенного варианта «На каждый день», лежавшие на выдвижном столике. Они вновь были покрыты поправками. Узнав, что я еще не просмотрел черновых листов этого варианта, Лев Николаевич заявил, что это хорошо, так как они написаны были неразборчиво, и что теперь он даст мне их переписанными начисто. На первый раз, чтобы ознакомиться с характером моей работы, он дал мне листы дней за десять, тем более что остальной материал ему еще нужен был для просмотра.
Здесь некоторые изречения будут совсем не те, что в корректуре, будут представлять две разные вер — сии, и вы должны выбрать одну из них, какая, на ваш взгляд, более подходит для вашей братии, для интеллигентов, и вставить ее в корректуру… А иногда будут новые вставки, вы также выберите те из них, которые годятся, и внесите в корректуру. И смелее работайте, свободнее!.. Мне интересно будет ознакомиться с тем, что вы сделаете. А мне ужасно надоела работа над этим «На каждый день» и хочется скорее отделаться от него за весь год[20].
Я сообщил Льву Николаевичу о том, что В. Г. Чертков предполагает издавать нечто вроде журнала, в котором были бы сведения о ходе свободно — религиозного движения, помещались бы наиболее интересные письма к Толстому и т. д.[21].
— Зачем это он затевает! — воскликнул Толстой. — Впрочем, — тотчас же спохватился он, — это я сужу с своей точки зрения: у меня так много дела, что я всегда стараюсь ото всего лишнего избавиться и заниматься только более важным.
И потом он уже внимательно и сочувственно прослушал мои объяснения о цели и значении предполагаемого издания.
20
Толстой в этот день пометил в дневнике: «Взялся за «На каждый день», немного поработал. Но чем больше занимаюсь этим, тем это все дело мне противнее» (т. 58, с. 11)