— Да, вот в Художественном театре все держится на обстановке, — шутя заметил Лев Николаевич, — а здесь пьеса была такая содержательная, что действующие лица через стены прыгали, и все‑таки все внимательно следили за пьесой, и это не мешало впечатлению.
Лев Николаевич получил письмо H. Н. Гусева с выпиской из письма крестьянина Калачева. Выписка эта о жизни и о боге так понравилась Льву Николаевичу, что он просил меня принести письмо и прочесть его вслух.
— Да, вот мужички‑то что теперь говорят! Так профессора не говорят, не только архиереи.
Говорили о воспитании. Лев Николаевич сказал:
— Все, что дается человеку воспитанием, в сравнении с его характером, ничтожество, одна тысячная доля. Я сужу хотя бы по себе… Человек все всегда воспринимает субъективно.
Приготовил и отдал Льву Николаевичу четырнадцатую книжку мыслей — «Суеверие неравенства»
Приезжали с Кавказа кубанские казаки посоветоваться с Львом Николаевичем о том, как относиться им к воинской повинности[81]. Люди очень хорошие, и Льву Николаевичу очень понравились. Про одного из них, проповедника, особенно способного, Лев Николаевич мне после говорил:
— В нем соединяются вместе религиозное чувство, желание славы людской и суеверие возможности устройства жизни других.
По почте пришло из Петербурга роскошное с внешней стороны издание биографии Л. Н. Толстого, составленной Сергеенко и Молоствовым, с негодными по содержанию иллюстрациями, с ошибками, вроде того, что на обложке изображен прекрасно исполненный рисунок дома Толстых в Москве и подписано: «Вид в яснополянском парке» (что‑то в этом роде!) и т. д. Там, где описывается юность Толстого, помещена виньетка, изображающая голых женщин, витающих в каких‑то облаках вокруг головы двадцатилетнего Толстого [82].
Издание показали Льву Николаевичу. Он остался совершенно равнодушен к его недостаткам.
— Ничего, пускай, — говорил он, — красиво, это большинству и нужно.
После, просмотрев подробнее издание, Лев Николаевич говорил:
— Ах, удивительно плохо! Изгнано все духовное и оставлено материальное и грубо аляповатое.
За обедом присутствовала «Татьяна Татьяновна» и, по обыкновению, пищала и лепетала, как птичка.
— Дедушка, ты сколько блинов съел? — обратилась она ко Льву Николаевичу.
— Пятый не съел, а четвертый не доел, — отвечал дедушка.
На днях у Льва Николаевича был бывший матрос, революционер, участник одного из восстаний на Юге. Он просил рублей пятнадцать на дорогу, чтобы добраться до румынской или болгарской границы и совсем покинуть Россию. Человек, по — моему, ничем не выделяющийся. Но Льва Николаевича, который прошелся с ним по парку, что‑то привлекло в нем, и он принял в матросе живое участие. Отправил его передохнуть на хутор к Чертковым и сам собрал для него среди домашних нужную сумму денег, за которыми матрос должен зайти завтра[83].
Отмечаю этот факт как показатель отсутствия в Толстом какого‑либо догматизма.
Вечером говорили о книге проф. Яроцкого «Идеализм как физиологический фактор»[84], которая Льву Николаевичу совсем не понравилась, и об увлечении молодежи (теперь уже спадающем) «пинкертоновской» литературой.
Помню, как Лев Николаевич говорил, кажется по поводу книги Яроцкого:
— Духовная жизнь еще более сложна, чем материальная. Сказать про человека, что он хороший, дурной, умный или глупый — большая ошибка.
Меня заставили петь. Я исполнил несколько романсов русских композиторов. Аккомпанировала Татьяна Львовна и приехавшая из Тулы Η. П. Иванова. Лев Николаевич слушал из своего кабинета. После он пришел и сказал, что «Жаворонок» Глинки ему не нравится, но что я будто бы прекрасно спел глинковское же «Я помню чудное мгновенье» (под аккомпанемент Татьяны Львовны).
И опять поздно вечером, когда я принес Льву Николаевичу в кабинет для просмотра письма, он говорил:
— Я все боюсь за вас, чтобы вы не раскаялись в том, что избрали такой путь… Вы так молоды, и в вашей жизни еще так много впереди.
Утром приходили опять казаки, чтобы проститься, и революционер, который был очень рад помощи Льва Николаевича. Кроме них, приезжали повидаться со Львом Николаевичем муж и жена, малороссийские помещики, славные степные люди. Они пришли нарядные, волнуясь. Лев Николаевич принимал их в гостиной. Сколько я могу судить, беседа была серьезная и нужная для супругов. Оба вышли из гостиной растроганные, в слезах…[85]
81
Толстого посетили кубанские казаки Новопокровской станицы— М. С. Астахов и А. Я· Елисеев.
82
Речь идет о книге: Молоствов Н. Г. и Сергеенко П. А. Лев Толстой. Жизнь и творчество. Критико-биографическое исследование. — СПб., 1910, с иллюстрациями Е. П. Са-мокиш-Судковской, выполненными безвкусно и аляповато
83
Толстой в письме к Черткову от 22 февраля просил разрешить пожить некоторое время в Телятинках «нелегальному человеку», «молодому социалисту-революционеру» (т. 89, с. 127). Имя его неизвестно.
84
Я р о ц к и й А. И. Идеализм как физиологический фактор. — Юрьев, 1908 (ЯПб, с дарственной надписью автора). Яроцкий в своей книге доказывал влияние душевного состояния и психической настроенности больного на ход болезни
85
Вероятно, к этим посетителям относится дневниковая запись от 28 февраля: «Проводил казаков и матроса, а также хох-ла-алкоголика с женой» (т. 58, с. 21)