В противоположность Токареву — горячий спорщик. На своей родине он устраивает диспуты с православными священниками, разные собрания и пр., — словом, является настоящим «толстовским миссионером».
Без пяти минут три, сидя в своей комнате, я сказал одному из гостей:
— Что‑то нет Льва Николаевича. Да, впрочем, он сказал, что, может быть, заедет…
В то же время мне почудилось в окно, что к нам кто‑то проехал. Я поспешил на улицу. Только что отворил дверь своей комнаты и вышел в проходную, как отворилась противоположная дверь в эту комнату, из сеней, и вошел Лев Николаевич, в своей желтенькой шапочке, в валенках, в синей поддевке, с хлыстом в руках, окруженный нашими домочадцами.
— Здравствуйте, — обратился он к Маше Кузевич (девушка, живущая у Чертковых и обучающая грамоте деревенских ребятишек. — В. Б.) и деревенским детям.
Те отвечали.
Я провел Льва Николаевича к себе в комнату, взял у него и положил на стол хлыст, ремешок, которым он подпоясывался, бережно развязал ему башлык и снял с него поддевку, повесив ее на гвоздь. Лев Николаевич сел на стул у стола. В комнате моей собралось еще человек пять кроме меня: Е. П. Кузевич (управляющий хутором), Токарев, Граубергер и Скипетров, который опять к нам приехал. Пришел однорукий работник Федор и направился к Льву Николаевичу:
— Здравствуйте, Лев Николаевич!
— Здравствуйте, — сказал Лев Николаевич и приподнялся, протягивая ему руку.
Я пошел за стульями, а Лев Николаевич обратился с расспросами к Токареву и Граубергеру. Граубергер передал ему письмо из Москвы, от И. И. Горбунова- Посадова.
— Извините, — сказал Лев Николаевич, распечатывая письмо. Он начал читать его про себя, но затем прочел вслух.
Горбунов писал о новых изданиях «Посредника», вышедших и предполагающихся, о суде над ним за издание Спенсера и Гюго, о своей усталости и решимости все‑таки не бросать работы [36].
— Это приятно! — сказал Лев Николаевич. — Очень хорошее вы мне письмо привезли.
В разговоре с Токаревым о его детях Лев Николаевич коснулся вопроса о воспитании и сообщил свою мысль о самоучителях, развив взгляд на план этого дела, о котором он подробно толковал с Буланже.
— Вы устали, наверно, Лев Николаевич? — спросил я, узнав, что он приехал вовсе не в санях, а верхом, в сопровождении слуги.
— Нет, ни крошечки! — воскликнул Лев Николаевич.
Затем через некоторое время он встал. Я так же бережно помог ему одеться, и на душе у меня было самое радостное чувство.
— Ну, прощайте! — произнес Лев Николаевич и стал пожимать протягивавшиеся к нему руки.
Кстати, Граубергера и Токарева он просил приехать к нему завтра в таких выражениях:
— Приезжайте днем, к часу, когда по — нашему, по- дурацкому, бывает завтрак, а у добрых людей — обед.
Он вышел в проходную комнату. За столом сидели ученики и ученицы Маши Кузевич — деревенские ребятишки.
— Вот, Лев Николаевич, народу‑то у нас сколько! — сказал я ему.
— Хороший народ! — воскликнул Лев Николаевич и, наклонившись к одной из сидевших за столом девочек, произнес:
— А ну‑ка, покажи, какая у тебя книжка, — и стал перелистывать ее.
Книжка была обычная детская, на толстой бумаге, напечатанная крупным шрифтом, с картинками, грязная и замазанная.
— А ну, прочитай что‑нибудь, я хочу посмотреть, как они успевают.
— Да эта девочка не умеет еще, она недавно учится, почти ничего не знает, — всполошилась было М. Кузевич.
— Нет, нет, пусть она что‑нибудь прочтет! — запротестовал Лев Николаевич.
А ну‑ка читай! — И он указал на слово в книжке.
Девочка прочитала:
— О — б-р — а-д — о-в — а-л — а-с — ь…
— Очень хорошо! — сказал Лев Николаевич и перешел к другой.
— А ну‑ка ты прочти.
Девочка прочитала несколько слов уже значительно бойчее.
— Очень хорошо, прекрасно! А эта уже понимать может…
Потом Лев Николаевич вышел на крыльцо. Трое гостей и четверо хозяев — мужчин толпились на крыльце не одетые и без шапок.
Как это иногда бывает, точно нарочно, из‑за туч, все последние дни заволакивавших небо, выплыло мягко светившее вечернее солнце и внесло еще больше радости во все происходившее.
36
И. Горбунов в письме от 28 января писал: «4-го февраля мой второй судебный процесс за книжку Смирнова «Что сделали сельскохозяйственные союзы на Западе»… Цензура не унимается, по указаниям типографии на этих днях готовится конфисковать, а значит и привлекать за них к суду за три книжки
Генри Джордж. Единый налог. 2. Генри Джордж. Вознаграждение земледельцев. 3. Избранные стихотворения поэта братства и свободы Виктора Гюго. Выпуск первый». Он уверял Толстого, что, несмотря на «переутомляемость нервного аппарата», ему «остается делать все, что можешь делать» (Государственный музей Толстого — в дальнейшем