— Дрянь!
Ребекка испуганно дернулась, они с Литой одновременно повернулись на этот голос, донесшийся из-под груды обгорелых досок в углу.
— Пивз? — неуверенно позвала Пруэтт.
В груде деревяшек зашуршало, и наружу выбрался пропавший джарви. Лита бросилась к зверьку, подхватила его под живот и ловко поймала ладонью юркую клыкастую морду. Джарви сердито колотил ее хвостом, но пока не выпускал когти и не кусался, пытаясь вырваться бескровным способом.
— Ш-ш, это я, — успокаивающе забормотала Лита. — Успокойся!
Джарви все-таки высвободил морду и разразился целой очередью грязнейших ругательств, увенчав их своим любимым утробным “Др-р-р-янь!”.
— Что это? Твой питомец? — На секунду Лита подумала, что Ребекка в самом деле спрашивает из интереса, что это было как будто в ответ на ее собственную готовность спросить об отце. Но тут она добавила: — Подходит тебе.
«Еще бы, с такой-то семьей». Лита встретилась с Пруэтт глазами и снова, как тогда на спектакле, сама не поняла, что с ней творится, злоба или боль переполняют ее, смешавшиеся неразрывно, как у раненого зверя.
— Дрянь, дрянь, дрянь! — зарычал джарви и укусил ее за палец.
Ребекка попятилась, на лице ее были разом страх и брезгливость.
«Больно смотреть».
И Лита не выдержала, схватила хорька под свирепо когтившие воздух лапы и толкнула его на Ребекку.
========== В жизни побеждают чудовища ==========
Шрамы от когтей джарви с лица Ребекки Пруэтт мадам Винкль свела за несколько часов, но профессор Диппет и школьный совет были неумолимы: подобное недопустимо, виновный должен быть наказан. Литу это устраивало. А Ньют… “Такая дикарка чересчур даже для него”. Он найдет себе другого раненого зверя вместо нее, а зачем ей экзамены, учеба, карьера и что угодно еще, если она сама не нужна никому? Да пусть бы ее выгнали, из школы и из жизни тоже. Какой смысл все это продолжать. Так Лита думала, направляясь в директорский кабинет для разговора о своем преступлении, за наказанием. Профессор Слизнорт ведь предупреждал ее…
Она прошла мимо кабинета трансфигурации. На парте там все еще живет ее надпись. О, Мерлин, это ведь было так недавно! Все стены замка вдруг показались ей исписанными этими же двумя буквами. Вот здесь, за доспехами, она и Ньют однажды прятались от завхоза вместе с коробкой, полной лесных пикси. Здесь срезали путь в Астрономическую башню, опаздывая на урок.
Нет, хватит, хватит!
Ее исключат, это точно. Что скажет на это отец? Позволит ей вернуться или решит, что принять в дом такую дочь значит опозорить свою фамилию? У нее отнимут палочку? Она ведь сдала СОВ, и неплохо, она могла бы найти какую-нибудь работу, если только ей оставят палочку, у нее же больше нет ничего!.. Ей вдруг впервые стало страшно оттого, что ее ждет. Чувствуя, как дрожат колени, Лита повернула в ведущий к кабинету профессора Диппета коридор, и тут ее догнал Ньют.
— Я скажу им, что это я сделал!
Они не разговаривали с тех пор, как случайно подслушали беседу двух профессоров. После происшествия с джарви Лита спряталась в слизеринской гостиной от любых его слов — нет, кого она обманывает, не от слов, а от еще одной тишины. Она и сейчас бы с ним не заговорила, не смогла бы, если бы он не сказал такое…такую глупость.
— Это сделала я и не жалею, — ответила она, не глядя на Ньюта.
Ребекка наверняка уже раззвонила на всю школу, что эта Лестрейндж натравила на нее дикое чудовище и что она чудом осталась жива. Ньют тоже все уже знает, ее объяснения ему не нужны, ничего ему не нужно.
— Но ты же не хотела, чтобы все так случилось! — убежденно воскликнул он.
Не хотела смерти брата, не хотела расквитаться с Ребеккой, не хотела, не хотела, не хотела…
— Я хотела! – крикнула Лита. – Не все такие добренькие, как ты!
Ньют смотрел на нее, несчастный и решительный, еще неделю назад ее друг, а теперь какая-то живая фотография того, чего у нее и не было никогда, никогда не будет.
— Я знаю, что она это заслужила, — вдруг сказал он, — но тебя ведь из-за этого исключат!
Лите хотелось закричать громче банши, чтобы не слышать ни его, ни голосов у себя в голове. “Она влюбилась в мальчика по уши”. Да, да, и Ньют это знает — и говорит об исключении и о Пруэтт? Больше ему нечего ей сказать? Конечно нечего. Он молчал тогда, молчит и теперь, потому что… Слезы подступали к глазам, и Лите нечем было отгородиться от них, не о чем подумать, чтобы сдержать их, отогнать стаю дементоров у себя внутри, ей оставалась только злость.
— Пусть исключат, что с того? Не можешь не спасать всех вокруг? — бросила она и метнулась мимо Ньюта дальше по коридору, до боли прикусив губу. Не смей плакать, приказала она себе с каким-то мучительным цинизмом, уж ты-то знаешь, что бывает, когда плачут слишком громко.
За окнами падал снег. Как было три единственных настоящих Рождества в ее жизни.
Хватит!
Ньют снова догнал ее перед самой горгульей, закрывающей вход в директорский кабинет.
— Прости! – воскликнул он, поймав ее за руку. – Если бы я не… я не…
Сколько можно? Зачем все это, зачем бинтовать сломанные кости мертвецу? Да похороните его и забудьте, оставьте ее, наконец, в покое! Дверь за горгульей распахнулась, и в коридор шагнул профессор Дамблдор.
— Лита. Мы как раз… — начал он, и тут Ньют его перебил.
— Профессор, это был мой джарви, я упустил его, и он напал на мисс Пруэтт. Лита просто не смогла его удержать, она не виновата.
Наверное, Лита так старалась не плакать, что слезы вдруг превратились в смех. Какая чепуха! Никто в здравом уме не поверит, что она не виновата! Она взглянула на Ньюта, впервые с той кошмарной секунды за гобеленом их глаза встретились.
«Пожалуйста!».
Она вовсе не была легиллементом, но это так явственно читалось в его лице, что не понять было нельзя. Что думал профессор Дамблдор, было не угадать: он окинул их обоих внимательным взглядом, а затем положил руку Ньюту на плечо.
— Что ж, идем, Ньют. — Его непроницаемо доброжелательные глаза обратились к Лите, и он сказал: — Можешь возвращаться к себе.
Изумленно застывшая Лита не успела вымолвить ни слова: горгулья развернулась, закрыв ей вход в кабинет. Но… Не мог же профессор Дамблдор всерьез поверить Ньюту! Это… да это же просто смешно!
Но все оказалось вовсе не смешно. Когда она следующим утром пришла на завтрак, Ньюта в Большом зале не оказалось, а над столом Пуффендуя прокатывались волны нервного, оживленного разговора. Набравшись смелости, Лита направилась туда. И услышала, что Ньюта нет, потому что его исключили. Хогвартс-экспресс, должно быть, уже везет его в Лондон.
Нужно было идти на заклинания, школьная жизнь для всех остальных вовсе не кончилась сейчас, в отличие от нее. Вместо этого Лита бросилась в совятню, не успев даже написать письмо. Пергамент и перо пришлось призвать манящими чарами, чернильница расплескалась, перепачкав ей руки. Будь Ньют здесь, они… они могли бы хоть молчать и все равно поняли бы друг друга, так ведь всегда было раньше!.. Развернутый на коленях пергамент закапали чернильные брызги, и все еще ни единого слова. А последнее, что она ему сказала – это насмешка…
Его исключили из-за нее. Из-за того, что она скверная, испорченная, дурная. Зло всегда ведь побеждает. И вот она все еще здесь, а он… Волны вины и отчаяния прокатывались по ее телу настоящей тошнотой. Неужели у него отберут волшебную палочку, запретят работать, лишат права на все, о чем он мечтал? Почему Дамблдор ему поверил, зачем, зачем?!
Слезы ручьем текли по щекам, но Лита заметила это, только обнаружив на своем пергаменте настоящую лужу. О, если бы только она могла отправить письмом саму себя! Но у нее ведь было три года, и она все равно не стала нужна ему так же, как он ей. Вытерев листок, Лита написала единственные слова, которые смогла поймать в своей затопленной горем голове, и просидела в совятне до самого заката, но так и не прибавила ничего к этой расплывшейся корявой строчке: