— Костюмы непременно должны быть грандиозны и экстраординарны, дабы одноклассники увидели в вас не своих соседей по парте, а совершенно других людей! Вся наша пьеса длится не более часа, и за это время мы должны донести до зрителей истории четырех жизней! Четырежды… — Тут он умолк и спешно произвел в уме некие вычисления. — Восемьдесят лет мы должны уместить в шестьдесят минут, друзья! Ничто не поможет нам в этом больше, чем костюмы. Приступим к обсуждению. Мисс Лестрейндж, что бы вы надели, если бы вам разбили сердце?
***
— И что ты ответила? — спросил Ньют следующим утром за завтраком, передав ей тарелку сэндвичей.
— Что потратила бы все свои деньги на самый шикарный наряд и драгоценности!
— Зачем?..
Лита и сама не знала, но не сомневалась, что так бы и поступила.
— Раз меня не любят, я должна хотя бы себя убедить, что заслуживаю лучшего… Потому что у меня красивая мантия, и бриллианты, и прическа.
Ньют вдруг чрезвычайно заинтересовался блестящим паркетом у них под столом.
— Ты в любой мантии заслуживаешь, — сказал он ее ботинкам.
Эти его слова согревали ее весь день, и даже перед репетицией, когда Ребекка Пруэтт сказала, что сира Невезучего никак не найти, потому что никто не хочет признаваться в любви «Амате Лестрейндж», Лита почти не обиделась. Как выяснилось, в этот раз им предстояло играть для аудитории: за репетицией наблюдал профессор Дамблдор. По просьбе режиссера он должен был сотворить волшебный холм и фонтан на премьере и хотел перед тем посмотреть, что будет происходить на сцене. Более доброжелательного зрителя трудно было себе вообразить, однако все три исполнительницы разнервничались донельзя. Когда они закончили, Дамблдор поднялся со своего места за дальней партой и любезно похлопал смущенным актрисам, выстроившимся возле изображавшего фонтан учительского стола.
— Очень надеюсь не подвести вас. — Он взмахнул палочкой, и очерченный ею воздух заискрился потоками иллюзорной воды, омывающей высокую белоснежную чашу. — Что-нибудь подобное, как вы считаете?
— Чудесно, — вздохнул профессор Бири. — Вот если бы вы наколдовали мне еще и сэра Невезучего!..
Тут в дверь громко стукнули, и в кабинет заглянул профессор Кеттлберн, а следом за ним, к удивлению Литы, Ньют. В руках у него была большая коробка, в которой что-то перекатывалось и шуршало.
— Господа театралы, мы вам червя принесли, — весело объявил профессор Кеттлберн. — Гляньте-ка, такой подойдет?
— Нужен червь, а не червяк! — измученно воскликнул профессор Бири, едва взглянув в принесенную Ньютом коробку. — Найдите уж кого-то повнушительнее, коллега!
Ньют сосредоточенно кивнул и ловко захлопнул крышку коробки прежде, чем сидевшее внутри существо успело выбраться.
— Ваш червь должен быть обязательно белый, как в сказке? — спросил он.
— Хотелось бы приблизиться к букве первоисточника елико возможно, так что…
— Просто альбиносы обычно плохо видят и из-за этого более тревожны и могут быть опасными.
— Тогда пусть будет хоть малиновый, — торопливо сказал профессор Бири. — Никого опасного не нужно, мы же не хотим жертв!
Ньют с улыбкой покосился на Литу, а та кивнула в сторону Пруэтт и чиркнула себя пальцем по горлу.
— Конечно нет, сэр!
Профессор Дамблдор наблюдал за этой сценой.
— Острый ум склонен к критике, а хороший критик — плохой актер, — сказал он. — Сдается мне, вы ищете своего героя не на том факультете, дорогой профессор. Оставьте когтевранцев зрителями.
— Но как же… — профессор Бири всплеснул руками. — Я ведь задумал… Четыре роли — четыре факультета, вместо соперничества работают вместе, объединившись.
— Не сомневаюсь, вы объедините всю школу в день премьеры.
Профессор Бири задумчиво потер подбородок.
— Что ж, и в самом деле, — протянул он, а Дамблдор повернулся к собравшимся уходить Кеттлберну и его помощнику.
— Ньют, — улыбнулся он, — ты не откажешься помочь нам? Я уверен, ты отлично справишься. И лично присмотришь за драконом.
Ньют уставился на него с чистейшим ужасом в глазах, а Лита вдруг подумала, что профессор Дамблдор прав. Ведь сир Невезучий безо всякого фонтана был храбрый и сильный, просто сам этого не знал. Совсем как Ньют.
— Нет! — панически воскликнул тот, обернувшись к Лите за поддержкой, но она радостно закивала в ответ. — Что вы, профессор, я же… Нет!
— Не всегда то, что нас пугает, в самом деле страшное. Уж ты это точно знаешь, Ньют.
Ньют затравленно смотрел на него, а Дамблдор только безмятежно улыбался.
***
Однако с обретением долгожданного четвертого исполнителя дела вовсе не пошли на лад. Первую часть пьесы Ньют исполнял как полагается, хоть и каждый раз спорил с профессором Бири об обращении с охранявшим фонтан червем и о том, так ли необходимо бросаться на него с камнями и мечами. Но вот финальная сцена была настоящим кошмаром. Лита стояла деревянная, как будто десять профессоров Дамблдоров сидело перед ней, а Ньют, глядя в пол или потолок и отказываясь обнаружить ее между ними, бормотал:
— Я не встречал прекрасней девы, в твоих руках моя судьба, Амата, я люблю тебя.
Ньют говорил это таким невыразительным тоном, как будто в аптеке просил завернуть ему полфунта крысиных селезенок, и уши у него пылали, а Лита, вся красная, слушала и старалась не обращать внимание на хихиканье за спиной.
В конце концов профессор Бири не выдержал.
— Мастер Саламандер, это ключевая сцена! Боюсь, ваше исполнение не вполне… М-м-м…
Отставка висела в воздухе, но перспектива снова разыскивать актера не давала профессору это озвучить. Тут ему пришла некая мысль.
— Нам нужна актерская алхимия! — воскликнул он. — Давайте попробуем с другими барышнями. Мастер Саламандер, вы уж постарайтесь!..
***
— У вас с Пруэтт хорошо получилось, — сказала наконец Лита голосом холодным, как давно остывший пирог у нее на тарелке.
Большой зал, уже украшенный к Рождеству, шумел множеством голосов, но вокруг нее и Ньюта с самой репетиции надувался пузырь неприятного безмолвия.
— Прости! Я не знал, что профессор Бири заставит вас поменяться ролями!
— Да и пусть. Аша гораздо интереснее, чем Амата. — Может, это была и правда, но Лита все равно ощущала себя преданной: профессором Бири, которому Пруэтт лучше нее, и, что гораздо хуже, Ньютом тоже. Играть ту дурацкую финальную сцену с ним было настоящим мучением, но почему вообразить, что прекрасная дева — она, для него непосильный труд, а вот что это Пруэтт — то запросто? Пруэтт! Та самая Пруэтт, которая три года отравляла ей жизнь и Ньют об этом знает. Враг моего друга — мой враг, разве нет? Однако они запросто отрепетировали ту жуткую сцену, и потом еще о чем-то говорили в коридоре. Все это бурлило у Литы в душе переварившимся жгучим зельем и омрачало все их совместные занятия, перемены, ужины и завтраки, даже возню с их зверинцем.
«Зачем ты сидишь и говоришь со мной, раз любовь ко мне тебе трудно даже изобразить?».
Ко дню премьеры Лита успела возненавидеть и пьесу, и барда Бидля, и профессора Бири, и все театральное искусство, как оно есть. Ньют с самого утра пропадал у профессора Кеттлберна, занимаясь их таинственным драконом, которого они собирались держать в тайне до самого его появления на сцене. Появился он, только когда пришло время переодеваться в костюмы, уже в кольчуге сира Невезучего и почему-то с обгоревшими бровями.
— Червь готов? — кинулся к нему профессор Бири, шурша украшавшей его шею мишурой.