Так может, и Ньют тоже боится ее? И разве он не прав?
***
Джарви, наконец, соизволил произнести слово “бряк” вместо “дрянь” и, получив в награду вкусный кусок мяса, жадно чавкал в углу чулана. За окном давно стемнело: пора бы уже разойтись по своим гостиным, но каждый раз, как эта мысль приходила на ум, Лита обещала себе, что посидит еще только пять минут. И еще пять. И еще. Замерзшая саламандра, по-кошачьи свернувшись в клубок, грелась у Ньюта на коленях, лукотрус Пиккет водил по запотевшему стеклу тонкими лапками и любовался получившимися узорами. Все кругом было такое мирное и совсем как прежде, что Лита не выдержала контраста с растерянным хаосом в своей собственной голове и совершенно не к месту выпалила:
— Ты думаешь, я ужасная?
Ньют уставился на нее с таким изумлением, что от одного этого Лите уже стало легче, но она всё-таки договорила, вместо его лица глядя на воротник его мантии:
— Из-за спектакля.
Ему вдруг тоже стало сложно смотреть на нее.
— Нет, конечно, — пробормотал он, беспомощно шевельнув руками, как будто нужные слова летали вокруг по воздуху, точно светлячки. — Ты… Мы же друзья.
Это было разом лучшее и худшее, что он мог бы сказать. Лита улыбнулась и тут же прикусила губу, и Ньют улыбнулся ей в ответ. Из угла раздалось рычание: джарви не понравилось, что о нем забыли. Он вспрыгнул Лите на колени и, когда она потянулась его погладить, больно хватил по ее ладони когтями. Пока Лита зализывала царапины, Ньют отчитывал свирепо ругающегося хорька, а потом на редкость неласково для себя сунул его думать о своем поведении в большой ящик с травой и отыскал среди их запасов склянку с настойкой бадьяна.
— Давай я?..
Лита кивнула, облизнула пересохшие губы и протянула ему расцарапанную руку. Ньют смочил бурой настойкой клочок ваты. Запахло едким, кисловато-железным. Он осторожно провел ватой по длинной кровоточащей царапине у нее на ладони. Кожу ободрало жгуче щиплющейся болью, Лита вздохнула сквозь стиснутые зубы. Ньют торопливо поднял ее руку к самым губам, подул, и мурашки побежали от ее побитой кожи по всему телу, раздутые его дыханием, как искры.
— Не больно?
Она помотала головой. Царапины затягивались прямо на глазах, но Ньют снова коснулся ватой ее кожи, выписывая что-то круглое и невидимое за его головой, склоненной так низко, что его волосы щекотно касались ее запястья. Лита сидела неподвижно и почему-то почти не дыша. Ньют поднял на нее глаза,робко улыбнулся. На ладони у нее, распустившись на царапине-стебле, красовался выведенный бадьяновым отваром цветок.
Они еще не учились готовить Амортенцию, но Лита знала заранее, что это зелье будет пахнуть для нее едким, кислым и железным…
— Гр-р-р-дрянь!
Джарви не пожелал сидеть в ящике и, растревоженный незнакомым запахом, выбрался наружу и злобно скалил зубы.
— Перестань! — Ньют потянулся поймать неугомонного хорька, но тот увернулся и, вздыбив шерсть на хребте, выскочил в щель приоткрытой двери и был таков. Лита и Ньют обменялись отчаянными взглядами и, не сговариваясь, бросились следом.
Они то крались, то бежали по коридорам засыпающего замка, разом охотники и добыча для патрулирующего школу завхоза и любого преподавателя, и впервые с того проклятого спектакля Лита чувствовала себя как прежде, хорошо: они вместе делают свое дело и не думают больше ни о чем.
— Было бы заклинание, показывающее следы!.. — прошептал Ньют, когда они в растерянности остановились на пересечении двух коридоров, гадая, куда выбрал направиться джарви.
Они положились на удачу и свернули влево, но успели сделать всего несколько шагов, когда из-за поворота впереди раздались приближающиеся голоса. Ньют дернул Литу за собой в нишу за пыльным гобеленом. Здесь было тесно, они прижимались друг к другу плечами, и в их затаившейся тишине Лита слышала его дыхание, и несмотря на рискованность их положения ей хотелось засмеяться, от волнения, глупого азартного страха и оттого, как счастливо горела ее прижатая к нему рука.
— …что она устроила на спектакле? — донесся до них голос профессора Уилкост. — Конечно, девочку нельзя винить, с такой-то семьей! Но вот что выходит, когда девица не получает правильного воспитания.
— Полагаете, она из ревности?.. — Это сказала мадам Трелони.
— Еще бы. Больно смотреть. Она влюбилась в мальчика по уши, но такая дикарка даже для него чересчур!
Профессора прошли мимо, в коридоре стало тихо. Можно… Нужно было выйти, искать дальше пропавшего джарви, как будто она ничего не слышала, мало ли о чем могут посплетничать учителя, они ведь тоже люди, да и… Но Ньют тоже все слышал. Лита стояла, как будто ее парализовало заклятием, и не знала, побледнела она или покраснела как рак. Руки и ноги вдруг стали как свинцовые: будто вся кровь от лица утекла в них — черная, тяжелая… «Еще бы, с такой-то семьей». Помимо собственной воли она повернулась и посмотрела на Ньюта. Он тоже смотрел на нее, и она не понимала, не видела в темноте, с каким выражением, но он… Он молчал. Она тоже, но за нее все сказали, ее тайну раскрыли ей самой, и ему тоже!.. Прошло всего несколько секунд, но и это было слишком долго, Ньют должен был сказать хоть что-нибудь, но не сказал. Лита чувствовала, ее вот-вот вырвет от страха, от этого ожидания, и пока не случилось хотя бы такого позора, она выскочила из-за гобелена и бегом бросилась прочь, забыв про джарви, про то, что нужно не шуметь, что за каждым углом может караулить нарушителей мистер Прингл. Хуже уже ничего не случится.
***
На следующий день была суббота, выходной, но не для Литы и Ребекки: за свое поведение на спектакле они обе были наказаны на месяц. Профессор Слизнорт, сообщая об отработке, дал Лите понять, что подобными выходками она ставит под угрозу свое дальнейшее пребывание в Хогвартсе. Стоило бы из-за этого волноваться, но Лита была только рада: наказание давало ей возможность не думать, что делать дальше. Ответ уже был дан: чистить, мыть и подметать, потому что отработка состояла в уборке Большого зала, к финалу “Феи Фортуны” превратившегося едва ли не в руины.
Оттирая копоть со стены, Лита искоса бросала взгляды на свою напарницу. Пруэтт работала молча. Лицо у нее было бледное, но больше она не ревела. Что с ее отцом? Поправился он или нет? Как бы она ни ненавидела Ребекку, она не желала ей остаться сиротой! Может, вот так думал и Ньют? Просто сочувствовал Пруэтт и все? Потому что умеет сочувствовать и не боится это делать, не боится быть добрым? А она — она боится, и не умеет, наверное, не научилась у него за все годы их… дружбы. «Вот что бывает, когда девица не получает правильного воспитания».