- Что-то его определенно обидело, - проворчал сэр Говард, складывая пустые миски. - И я, в отличие от тебя, догадываюсь, что. Либо ты совсем не разбираешься в людях, либо ты чертов эгоист, что, в общих чертах, является одним и тем же.
Он шагнул к выходу, но на полпути остановился и спросил:
- Где тут кухня? Я займусь посудой, вымою и поставлю сушиться.
- Налево от Иройны, по лестнице вниз. Самая последняя комната на первом ярусе замка. За ней разве что кладовая, а за кладовой - лестница в казематы, и туда тебе точно не надо, - рассеянно обрисовал Эс. - Если я вам понадоблюсь, ищите в Кано.
И он стремительно вышел из комнаты, бросив рыцаря наедине с отчужденным Уильямом.
- Иди, - приказал тот, обнимая подушку и глядя в окно. Драконий лес, как и его пока еще не признанное дитя, накрылся черными грозовыми тучами, словно одеялом, и приготовился спать. Хлопнула дверь, отсекая принца от сэра Говарда и от Эса. Он обернулся - удостовериться, что она действительно закрыта, что это не какой-нибудь дурацкий трюк, - и вновь повернулся к темным ночным деревьям, где порой светились торопливые желтые силуэты. Сороконожки, подумал Уильям, впервые не испытав никакого отвращения. Мелкие твари были всего лишь крохотной долей всего мерзкого и кошмарного, что жило в мире.
Когда он был ребенком, крошечным, ничего не понимающим ребенком, и гроза мешала ему спать, Элизабет пела колыбельные. Неумело, бестолково - так, как учил ее муж, расписывая на пергаменте значения нот. Он забыл их, как забыл многое из того, что связывало его с народом хайли, как забыл об этой связи вообще. Но теперь, после яркого подробного сна, он осознал: Льяно и Драконий лес - одинокое королевство хайли, - принадлежат ему уже давно, отчаянно в нем нуждаются, надеются, что он спасет уснувшее племя, чья серебряная кровь все еще течет по венам, пускай и со скоростью, больше похожей на полную остановку.
Гибкая голубая молния вонзилась в покорные древесные кроны, и на мгновение стало светло, как днем.
Уильяма передернуло.
Он тоже боялся грозы. Он тоже не любил осень, потому что она делала все вокруг него мертвым. Но он не забивался в угол под балдахином, не плакал, не рассчитывал, что отец придет и попробует его утешить. Потому что его отец, так любивший Элизабет, не испытывал никаких эмоций в адрес ее сына.
- Я поступил правильно, - сам себе сказал юноша, сжимая кулаки. Побелевшие костяшки пальцев казались бесполезными, бессильными, но Уильям не был слаб. Никогда, с самого детства, он не был слаб. И он знал это, в отличие от сотен и сотен высокородных типов, среди которых был человек, обязанный любить его больше всего на свете - и пренебрегший своими обязанностями так легко, будто решение предоставить ребенка новой королеве выглядело величайшей милостью в его глазах. - Я поступил правильно, правда, мама?
Он закрыл глаза - и увидел, как Элизабет улыбается, нежно и с теплотой. Ее улыбка, забытая там и вновь приобретенная здесь, теперь была его талисманом, его оберегом, амулетом на случай беды. Самым верным, надежным и чистым амулетом, способным уберечь от чего угодно - в том числе и от самого себя.
Драконий лес принадлежит ему. Льяно принадлежит ему. Он - последнее дитя народа хайли, не погруженное в сон. Он должен разбудить лес, должен отыскать своих подданных, должен показать всему миру, что лесное племя так просто не умрет, что лесное племя пропало не по вине людей, что люди его не победили. Он должен выбраться из ловушки, построенной приемной матерью и отупевшим отцом. Он должен получить все то, что было утрачено вместе с гибелью Элизабет, все, что могло быть ее спасением - но получило роль спасения для него. Будто она добровольно отказалась от вмешательства Драконьего леса в пользу своего сына-полукровки, опасаясь, что по-другому Льяно его не примет.
Молния ударила снова. Уильям выбрался из-под одеяла и подхватил со стола нож. Остро заточенное лезвие отразило копья небес, полыхавшие тут и там над беспокойно спящими деревьями, не способными ничего противопоставить.
Осторожное движение - и на вспоротой ладони заблестели крупные полукруглые капли. Алые и серебряные пополам. Юноша редко попадал в такие ситуации, где ему пришлось бы пораниться, и понятия не имел, какова из себя его кровь.
Но теперь-то все было ясно, так ясно, что у него закружилась голова. Смутно знакомый запах железа, дождя и сирени растекся по комнате, исчезнув под лоскутом чистой ткани, скрывшей аккуратный надрез.
Молнии падали с неба и жестоко убивали ночь, ливень шелестел по траве и пожелтевшим осенним листьям, ветер бился в обесцвеченные темнотой витражи.
- Вот оно что, - едва различимо прошептал Эс, присевший на корточки у двери. Он не видел Уильяма так, как можно увидеть обычным зрением, но не сомневался, что завтра его обида сойдет на нет, и принцу понадобится поддержка крылатого звероящера.
И был готов ее оказать.
Сэр Говард посчитал раннее утро подходящим временем, чтобы вернуть связку драконьих голов хозяину замка. Впрочем, это мало походило на возвращение: рыцарь, замученный бессонницей, попробовал выяснить, в какой спальне отдыхает Эс, потерпел поражение и бросил боевой трофей Шэтуаля у входа в Кано. Заходить светловолосый парень строго-настрого запретил: мол, он зажжет свечу, закроет все окна и будет писать стихи, и никто, никто из ныне живущих не имеет права любоваться его записями, где безупречный почерк сливается с потрясающим смыслом, а любовь, ненависть и война сплетаются в единое целое.
- Это очень приятно - чувствовать себя целым, - заявил он перед тем, как захлопнуть обитую железом створку на расстоянии волоса от ровного рыцарского носа. Сэр Говард опасливо потер переносицу, опасаясь, что на самом деле удар произошел, а боль еще не сообразила, что пора его сотрясти. Однако Эс, видимо, приложил все усилия, чтобы не обидеть оруженосца принца еще сильнее, чем обидел УЖЕ, и его лицо абсолютно не пострадало.
Ближе к полудню в столовой, где рыцарь от скуки навел порядок, убрав и перемыв брошенные драконом тарелки, вилки и ножи, появился Уильям. Он устроился в кресле, наспех перекусил бутербродами (сэр Говард потребовал, чтобы Эс ежедневно снабжал своих "детей" не только завтраком, обедом и ужином, но и запасом продуктов, а Эс пожал плечами и ответил, что это не сложно) и почти бегом направился к башне, где все еще находился дракон. Если бы не оруженосец, встреченный по дороге, он бы непременно вломился внутрь и испортил все очарование одиночества, достигнутого светловолосым парнем. Но сэр Говард, верный своему обещанию ("сам не заходи, и короля своего тоже не впускай!") каменным изваянием замер на пути Его Высочества и виновато сказал: