ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
В КОТОРОЙ ДРАКОНИЙ ЛЕС НАЧИНАЕТ ПРОСЫПАТЬСЯ
- Итак, я хочу, - произнес Уильям все так же тихо, - чтобы ты перенес акварели, холсты и все готовые картины сэра Говарда сюда, в замок.
Эс покосился на рыцаря со смутным неодобрением. Он любил художников, но не верил, что воины Этвизы умеют совмещать походы с рисованием. И если бы не Уильям (снова - если бы не Уильям...) он бы не сделал ничего, чтобы выручить сэра Говарда, пока не убедился бы, что рыцарь действительно этого достоин.
- Ну, если ты как можно подробнее объяснишь, где расположен особняк семьи Ланге и, собственно, твоя рабочая комната...
В голосе дракона было столько сомнения, что оруженосец принца поежился. Однако сам юноша не дрогнул:
- Эс, перестань. Мы все уже знаем, что продукты, необходимые вещи и всякие глупости ты переносишь из любого известного тебе места, а, поскольку ты крылатый звероящер и летал повсюду над нашим континентом, спасти акварели сэра Говарда тебе не составит особого труда. - Он повернулся к воину и попросил: - Давай, расскажи ему.
Рыцарь неуверенно прокашлялся.
- Мой особняк, - начал он, - находится чуть севернее столицы. Из окон южного крыла видны городские стены, в саду растут березы и гиацинты, а еще лилии, незабудки и горицвет... кроме южного крыла, есть еще северное, и мой рабочий кабинет там, в самом дальнем конце, чтобы я никому не мешал, если бы вдохновение напало на меня ночью...
- Предположим, что я понял, - нахмурился Эс. - Ладно, попробуем в порядке эксперимента...
Он щелкнул пальцами. На сэра Говарда свалился мольберт, испачканный белыми и голубыми красками.
- Да, - радостно подтвердил он, - это мой!
Щелчок повторился. С высокого потолка градом посыпались холсты, кисти и баночки с акварельными красками, такие грязные, будто рыцарь пользовался ими вечность - и ни разу не удосужился вымыть. Следом за ними рухнула целая гора готовых картин, и у Эса, до сих пор не верившего, что оруженосец хоть на что-то годится, екнуло в груди.
Он годился.
И это было слабо сказано.
Одна из картин - море, штормовое темное море, пенные валы, корабли, обреченные погибнуть, вспышки фиолетовых молний - казалась такой глубокой, словно любой, кто осмелился в нее заглянуть, шел ко дну вместе с мореходами. Другая - весенний сад, цветение сирени, нарциссов и незабудок, серые силуэты птиц в молодой листве, мощеная дорожка, женщина в пышном синем платье с кринолином - выглядела окошком в иной мир, где все еще тепло, светло и скоро наступит лето. Третья - война, битва между рыцарями и людьми, одетыми в кожу и меха, кровь, блеск мечей и копий, черные грани метательных ножей, хмурое сердитое небо, - откровенно пугала.
Четвертая была портретом. Совсем молодая девушка с такими же светло-карими глазами, как у сэра Говарда, сидела на бортике фонтана и улыбалась художнику, будто самому близкому человеку на земле. Мужская одежда - узкие черные штаны, белая рубашка, - все равно умудрялась выгодно подчеркнуть фигуру, а низкие шнурованные ботинки шли героине портрета гораздо больше, чем туфли или изящные женские башмачки. Единственным ее отличием от рыцаря были, пожалуй, пухловатые губы и россыпь веснушек на щеках, а еще родинка под нижним левым веком.
- Моя кузина, - с любовью пояснил оруженосец. - Она высоко ценит мое искусство.
- Ну еще бы, - наконец-то выдохнул Эс, осознавший, что при появлении готовых картин дыхание отказалось повиноваться, а он вполне свободно чувствовал себя никак не менее трех минут. - Это... роскошно. Я боялся, что мы увидим вольные карикатуры упырей, с которыми тебе приходилось драться, а мы увидели... волшебные вещи.
Сэр Говард смутился и покраснел:
- Да ну что вы, это всего лишь краски, всего лишь результат работы кистью и всего лишь выцветшие холсты, к тому же довольно... э-э-э... пыльные, понятия не имею, куда мама их засунула после моего ухода.
- Это не "всего лишь", - покачал головой Уильям.
Все трое помолчали, наслаждаясь моментом. Рыцаря впервые похвалили за картины, а не за походы, Эс впервые увидел достойного художника прямо перед собой, а Уильям, все еще занятый своими собственными идеями, несколько раз переступил с ноги на ногу, будто проверяя состояние подошв.
- С этим разобрались, - удовлетворенно отметил хозяин замка. - А в чем заключалось второе твое дело?
Юноша красноречиво посмотрел на драконьи головы, перетянутые цепью.
- Сначала продай. Или прибей к стене, как делают охотники, и рассказывай своим новым гостям байки о погоне за тупыми звероящерами. Потому что эти дурацкие штуковины испортят момент, а он обязан быть потрясающим, самым потрясающим за всю жизнь. Соображаешь?
- Соображаю, - покивал Эс. - Ну-ка пошли.
- Куда?
- Прогуляемся.
Он перехватил цепь тонкой, но такой сильной рукой, что сталь отчаянно хрустнула, а рогатые драконьи морды обиженно покачнулись. И, выскочив из Льяно, размашисто зашагал к лесу.
Снаружи было холодно - Уильям затянул шнуровку на вороте пальто, такого же "щелкнутого" из Талайны, как и свитер, - и сыро. Ледяные лужи, обрамленные грязью и погибшей травой, так и норовили стать чьим-нибудь приключением - давай, вступи, и десять минут занимательных, полных ярости танцев тебе обеспечены! Однако и принц, и дракон, и рыцарь обходили их стороной, и у нетронутой небесной воды не было иных вариантов, кроме как отразить хмурое осеннее небо, где рассеянные лучи света пытались пробиться через пелену низких облаков, а тучи, пока далекие, пока безобидные, висели над горизонтом.
Эс шел, не проверяя, идут ли за ним "дети". Останки неразумных драконов покачивались в его руке, белки и зайцы, воскресшие при хозяине Льяно, прыгали прочь из-под его сапог, а деревья шелестели, словно повторяя то самое слово, что Уильям уловил от них несколькими днями ранее: "Прочь, прочь, прочь!"