Никак не может решить, повернуться посмотреть или обратиться в бегство.
Но он не мог не оглянуться.
Он обернулся.
Ла Брава спокойно сидел в кресле, панама чуть сдвинута на глаза. Парень успел отойти футов на пятнадцать—двадцать. Вытаращился на него.
— В чем дело?
Снова приподнял фотоаппарат, словно собираясь сфотографировать Ла Браву.
— Хочу спросить тебя кое о чем, — произнес кубинец.
— Валяй.
— Ты можешь ходить?
— Да, могу.
— Ты ничем не болен?
— Хочешь знать, смогу ли я догнать тебя, если ты попытаешься удрать, и размазать твои мозги по тротуару? Еще как смогу, даже не сомневайся.
— Ты что, решил, будто я хочу стащить твой фотоаппарат?
— Конечно. Однако ты передумал, да?
— Я не собирался его красть. Просто подшутил над тобой.
— Ты хочешь вернуть его мне?
— Конечно. Само собой.
— Давай.
Парень начал стаскивать ремешок через голову.
— Я могу оставить его тут, — предложил он, подходя к приземистой бетонной стенке. — Как насчет этого?
— Лучше передай мне его из рук в руки.
— Конечно-конечно. — Он осторожно приблизился, протягивая ему на вытянутых руках фотоаппарат. — Замечательная штука… вот, держи. — Он боком подал ее Ла Браве и поспешно отступил, ускользая.
— В чем дело?
— Ни в чем. Ни в чем.
— Хочу тебя сфотографировать. Что скажешь?
— Ну, сейчас я малость занят. Как-нибудь в другой раз.
— У меня в студии. — Ла Брава ткнул большим пальцем себе за плечо, словно хотел остановить машину— На этой улице, в гостинице «Делла Роббиа».
Парню почти удалось скрыть свою реакцию — почти, но не совсем: что-то промелькнуло в его глазах, и рука привычным жестом потянулась к курчавым кончикам волос.
— Ты там живешь?
— У меня там студия, в холле. Когда тебе удобно? Парень заколебался:
— Зачем тебе понадобилась моя фотка?
— Мне нравится твой стиль, — ответил Ла Брава, пытаясь сообразить, во скольких фильмах уже звучала эта реплика — в десятках, сотнях?
Парень сказал еще что-то, но это уже не имело значения. Ла Брава поднял «Никон» и нажал на спуск. Щелк!
Глава 15
Морис вышел на балкон, тянувшийся вдоль всех апартаментов Джин Шоу на десятом этаже. Внизу — Атлантический океан. Морису померещилось, что вода простирается от самого основания лестницы так далеко, насколько хватает глаз. Слишком близко, прямо как на корабле.
— Если б мне пришлось сидеть тут по вечерам и слушать прибой, я бы тоже запил, — пробормотал он. — Этот шум может с ума свести.
— Ничего такого со мной не происходит, ты же прекрасно знаешь, — возразила она, не выходя из гостиной.
— В самом деле? Полагаю, я на своем веку выпил куда больше твоего, но никогда не швырялся стаканами в патрульный автомобиль, — попрекнул ее Морис.
— Не швырялась я стаканами. Я тебе уже объясняла: было веселое настроение.
— Ну и как, они очень развеселились? Да будь ты мужчиной, копы бы тебе голову проломили за неуважение. Знаешь, в чем проблема? Плохо жить в таком месте. Тут нет атмосферы. Один только вид на океан. — Морис переместился к двери, заглянул в серебристую, украшенную зеркалами гостиную. Джин занималась сборами, две сумки уже свисали на длинных ручках со спинки обтянутого белым шелком кресла. — Не надо путать класс со стерильностью. Чистота бывает классной, но она может нагнать смертную скуку.
— Ты сам построил этот дом, — возразила она.
— Я его не строил.
— Ты знаешь, о чем я. Ты вложил в строительство больше денег, чем кто-либо из моих знакомых. А сам живешь в гостинице, как вахтер.
— Как управляющий. Что ты меня терзаешь?
— На что ты тратишь деньги?
— Я их вкладываю главным образом в не облагаемые налогом облигации. Вот вернутся демократы, и их стоимость пойдет вверх.
— По-прежнему жертвуешь семинолам?
— Миссуки. В жилах многих из них течет кровь беглых рабов-негров. Это находит отклик в моей душе.
— И в твоем кошельке.
— У меня среди них есть друзья. Буффало Тайгер, Сонни Билли — они научили меня пить кукурузное пиво. Мы много смеялись, я сделал неплохие снимки. И я не даю деньги, как ты выразилась, — это фонд, мы посылаем каждый год нескольких ребят в колледж, не всем же возить туристов на лодочках и стрелять в лягушек. Что тут плохого?
— Джерри говорил, что ты сумасшедший, — припомнила Джин. — Мне нравилось слушать ваши споры. Он никак не мог в это поверить — столько денег отдавать просто так.
— Я и на китов кое-что жертвую. Что бы сказал по этому поводу Джерри, а? Ему бы понравилось, если бы я создал фонд поддержки преследуемых юристов.
— Джерри был не самым умным из моих мужей, — со вздохом признала Джин. — А я-то поставила на него.
— Он слишком долго был связан с плохими ребятами, — пояснил Морис. — Мы с тобой оба понимаем это, Джини. Они сожрали его заживо, использовали его самого, забрали его денежки. Кто мог ему помочь? ФБР? Он не от сердца умер, он умер куда более страшной смертью: все ломал себе голову, как бы выкарабкаться. До Кефовера всякий мог действовать на свой страх и риск, можно было иметь дело с этим парнями, с Фрэнко Эриксоном, Адонисом, с любым из них, но после Кефовера — все, они никому больше не доверяют.
— Джерри был тупицей, — вынесла свой приговор Джин. — Иначе и не скажешь.
— Пусть покоится себе с миром.
— Как бы то ни было, он помер и отправился в ад. Моих проблем это не решило.
— Джини, — попытался вразумить ее Морис, — любая женщина с радостью поменялась бы с тобой местами. Все при тебе, мужики западают на тебя — иногда, правда, не слишком подходящие. У тебя устроенная жизнь…
— Ну-ну.
— В чем дело, Джин? Знаю, знаю, можешь не говорить. А кроме денег, что еще? Тебе нужны деньги? Я дам тебе денег. Скажи мне, что тебе нужно?
Она подошла к телевизору, встроенному в черный книжный шкаф.
— Не забыть бы видеомагнитофон. — Она сняла две коробки с кассетами. — И кассеты. Хочешь посмотреть?
— Разумеется, хочу. Ты же знаешь.
— Мори, сколько я тебе уже должна? Тысяч шестьдесят? — сказала она.
— Если говорить точно, дошло уже до семидесяти двух с половиной, — поправил он. — Но разве я просил их вернуть?
— Если б я могла вложить деньги, получать доход… — вздохнула она.
— Джини! Я что, просил вернуть долг?
— Или если б ты выкупил мою часть гостиницы, Мори. Тогда бы я вернула тебе долг, сбросила этот груз.
— Какой груз? Сколько раз тебе повторять: нет денег и ничего ты мне не должна. Смотри, все просто: я выкупаю твою долю за сто тысяч, ну, за сто двадцать пять, ты вернешь мне долг, и с чем ты останешься? Когда меня не станет, вся гостиница будет твоей. Ни о чем не беспокойся, все предусмотрено. Пока этого не произойдет — я пока об этом не думаю, я не боюсь, это в порядке вещей, но не могу сказать, чтобы я уже начал об этом задумываться, — пока этого не произойдет, ты всегда можешь обратиться ко мне, если тебе понадобятся деньги. Все просто.
— Типа я на содержании.
— Иногда я просто не понимаю тебя, Джин, — развел руками Морис.
Она положила кассеты, вся ее поза выражала беспокойство, хотя она застыла неподвижно.
— Извини, Мори. Извини, я не хотела. Не сочти меня неблагодарной, я просто устала. Мори, ты мой лучший друг, лучший в жизни. Я люблю тебя, мне с тобой хорошо…
— Но?
— Я чувствую себя такой никчемной, меня это просто сводит с ума.
— Займись чем-нибудь. Можешь снова играть.
— Полно, Мори. Играть мамашу героини? Вернуться в заштатный театр, в какой-нибудь сарай, заламывать руки в «Скрипаче на крыше»? Я все это уже проходила.
— Звезда экрана или никто, — кивнул Морис — Знаешь, чему научил меня восьмидесятилетний опыт общения с преуспевавшими людьми, которые ныне мертвы или отбывают срок? Такое честолюбие ничего не стоит. Деньги и успех нисколько не помогают нам решать повседневные проблемы, а только они и имеют значение.