– Выходи! Ты не могла меня оставить! Ты ведь знала, что у меня больше никого нет! Чёрт!! Чёрт!!!
С книжных полок на меня смотрели многочисленные книги по психиатрии и ни одной по психологии. Моя бабуля была заведующей отделением в психиатрической больнице. Стены были обклеены постерами христианских святых; это были календари, начиная с девяносто четвёртого года и по этот. До девяносто четвёртого бабуля в Бога не верила. Бабуля имела циничность врача-психиатра, но потом циничность её оставила.
– Поэтому ты стала такой шизанутой?! – прокричал. – А?!
Я снова перепугался. Может мне пойти в кабак. Но моё правило гласит: «Пить только тогда, когда хорошо».
– «Исчезла, ушла во мрак…» – проорал я. – Я – номер один!!!
«Один… Один…»
– Я номер один! – не сдавался я.
– Ты – не номег один, ты пгосто один, – безапелляционно заявил мне в самое ухо картавый голос моего двойника.
Я, как всегда в таких случаях, коснулся ухом плеча. Но в этот раз голос не собирался так просто отставать, и в следующее мгновение он материализовался в копию меня масштаба две третьих от оригинала только без ног, но зато с чёрными, коптящими как горящие автомобильные покрышки, крыльями и, схватив меня за шею и горло, заорал в самое ухо:
– «У мёгтвых кгаток сгок:
Они у нас в сегдцах скогее истлевают,
Чем в глубине могил».
«Могил… Могил…» – раскатилось по квартире. Когда эхо стихло, джин со злостью толкнул меня так, что я упал.
*****
Шампанское и мандарины текли рекой. Потом мы поплелись на Центральную Ёлку. Через полчаса созерцания пьяных рож, мы переглянулись и вернулись домой.
Квартира Стальского и его сестры всегда вселяла в меня оптимистический настрой. Здесь было множество точечных светильников, встроенной техники, натурального дерева, а также тёплые полы и два санузла. Это был один из первых элитных домов в историческом центре. Мансарда. Парковочное место в подземном гараже. В полукилометрах в сторону Кремля вниз по улице жил я. Родители оставили Стальскому и его сестре всё это великолепие и уехали куда-то за границу. На мой давнишний вопрос о том, когда они планируют вернуться, Стальский отвечал: «Никогда». «Круто!» – помнится, ответил я. «Кажется, они живут в Прибалтике?» – припоминаю, что спрашивал я. «Кажется, да. Там, где много коттеджей с синими крышами», – неуверенно отвечал Стальский.
– Ты тоже мог бы сдать квартиру, а на сэкономленные деньги, мы бы делали газету, – завёл я старую пластинку.
– Это дохлый номер, – нехотя парировал Стальский.
– Ну, какие у тебя идеи?! – меня раздражало упрямство Стальского, хотя, конечно, это было никакое не упрямство, а здравый смысл. – Тебе не кажется, что нашему городу не хватает независимой, циничной, диссидентской, немного гламурной, анти-псевдо-супер-пафосной газеты?
– Нашему городу хороших дорог не хватает, – упражнялся в остроумии Стальский.
– Послушай, мужчина…
– Ладно, давай, – неожиданно сказал Глеб.
– Ведь мы могли бы войти в историю…
– Сказал же, давай, – повторил Стальский.
– Что «давай»? Газету делать?
– Да! Газету делать! На сколько тебя самого хватит?!
– И ты сдашь свои хоромы?! Мы переедем на рабочую окраину и будем делать газету?! А твоя сестра? Она согласится сдать квартиру? – я не верил в то, что Стальский не шутит.
– Ей всё равно. Она уже полгода здесь не появлялась. Если ещё полгода не появится, то хорошо.
– Вот и славно, – я потянулся к шампанскому и мандаринам. – Вот и славно.
*****
Пятого января я показывал четырём иногородним студентам Авиационного Университета свою квартиру. Вопрос одного из них о том, можно ли жить вшестером, остался без ответа, поскольку в этот самый момент мой «прямой телефон» зазвонил, а на том конце провода был антикварщик Яков Семёнович, который сказал: «Господин Аронов, я нашёл вам квартиросъёмщика. Вы ещё не сдали апартаменты?»