Она кивнула, не спрашивая «куда». Махнула рукой появившейся в дверях матери. И больше не отводила глаз от Леопольда, не замечая любопытных или насмешливых взглядов соседей. Ей показалось, что на мгновение стало тихо.
Хотя никакой тишины и не было. Улица продолжала жить привычной своей жизнью. Лишь только чуть пристальнее поглядывали на Фарфаллу, летевшую на свет. Предостерегающий взгляд матери и запоздалое приветствие Савелли.
- Синьора Делла, я верну вам ее еще до захода солнца!
А потом она оказалась в автомобиле, и они тронулись с места.
Много позже с закатанными до колен брюками он брел по кромке воды на диком песчаном пляже и вел ее за руку – босую, без чулок. И пальцы его гладили ее ладонь и запястье, от чего можно было сойти с ума.
- Не знаю, как я прожил без тебя эти недели, - мягко сказал Савелли. И голос его тоже казался лаской.
- Может быть, так же, как и я? – спросила она негромко, принимая его нежность. – Я старалась много спать, потому что ты мне снился. Мне приходилось слушать других людей, когда хотелось говорить с тобой. Я представляла, как ты приедешь и увезешь меня. Я ходила в поместье, воображая, что там по-прежнему ты…
- Зачем тебе это понадобилось, Фарфалла? – коротко хохотнул Леопольд. – Там ничего уже не осталось от нас. Одни разочарования.
Он был прав. Ничего не осталось. И оба знали, что случилось это куда раньше, чем синьор Торнабуони купил виллу ди Риньяно – когда после войны Леопольд уехал жить в Рим, возвращаясь домой лишь наездами. Беззаботное детство давно ушло. Мальчик стал воином. Девочка выросла. Но они все еще любили друг друга. Пусть декорации давно разрушены.
- Послушай, я виноват перед тобой, - снова заговорил он, когда на берег накатила волна – будто на вдохе. – О помолвке успели объявить прежде, чем я смог изменить это. Но это ничего не значит для нас, понимаешь?
- Понимаю. Я хочу знать, что это значит для тебя.
- Что безболезненно не получится, - Леопольд остановился и заставил остановиться ее. Взял за вторую руку, развернул к себе и решительно сказал: - Я не позволю управлять мною. Довольно того, что нам приходится расплачиваться за грехи предыдущих поколений ди Риньяно. Но не такой ценой.
Он помолчал некоторое время, глядя в ее темные глаза, в которых отражались золотистые лучи заходящего солнца. А потом продолжил:
- Если кто и может быть моей женой, то только ты. Клянусь тебе.
Сердце Алессии быстрее забилось, когда она услышала эти слова. Она положила голову ему на плечо и мечтательно заговорила:
- Я люблю тебя, Леопольд. И без всяких клятв верю тебе. Ты же знаешь, мне многого не надо. Чтобы ты был рядом, чтобы тоже любил меня.
- Больше жизни! – пылко воскликнул он и коснулся горячими губами ее бархатистой щеки. – Вот что… через несколько дней отец будет в Риме. Я скажу ему о своем решении. До того времени переговорю с Анной Викторией. Едва ли она согласится выходить замуж за мужчину, который ее не хочет. И когда все это будет улажено, я вернусь за тобой. Через неделю. Самое большее – через две.
- Хорошо, я подожду еще. Это совсем недолго.
Она улыбалась. Себе, ему, его словам, своей надежде. Теплому сентябрьскому дню и, несмотря ни на что, неожиданному приезду Леопольда. Она нежилась в его объятьях и совсем не хотела наступления вечера, когда он повезет ее домой, как обещал.
- Я подожду, - повторила она.
Теперь все стало легко.
Он легко выдохнул, и, кажется, вместе с ним выдохнуло море. Легко подхватил ее на руки и закружил у кромки воды, разбрасывая брызги вокруг их сплетающихся в объятиях тел. Легкими поцелуями касался ее лба, щек, губ, шеи, глубоко вдыхая ее запах. Оказывается, одно-единственное верное решение способно изменить все. И больше нет прибивающих к земле обстоятельств. И больше нет невыносимой тяжести неизвестности на плечах. Есть только объятия Фарфаллы и ее неровное дыхание.
У прибрежных скал, скрытые от посторонних глаз, нашли они свой приют. Там целовал он ее будто впервые в жизни. И не мог нацеловаться. Как если бы после мучившей долгие часы жажды не мог напиться прохладной воды. Там сминал пальцами ткань платья, обнажая все выше стройные ее ноги. Не в силах остановиться или замедлить ход времени. Там шептал ей раз за разом клятвы любви, каких никогда и никому не говорил прежде. И там слышал ответный шепот, слетающий с губ Фарфаллы. Путаясь в мыслях, она испытывала смущение, чувствуя его руки на своей коже, и поддавалась истоме, которую рождали в ней его прикосновения. Она целовала в ответ, несмело расстегивала пуговицы рубашки и прикрывала глаза, замирая от прикосновений его губ к своей груди. И только сердце стучало все громче, заглушая шум моря и дыхание Леопольда. Да тело пылало все сильнее, требуя любви, которой Фарфалла еще не знала.
Он вернул ее в дом родителей позднее, чем обещал. И на прощание только просил ее ждать. Снова ждать. Клятвы были произнесены. Что еще он мог теперь? Уже на другой день, по прибытии в Рим, он знал, что может много меньше, чем сам себе представлял накануне. Старый синьор ди Риньяно скончался в эту последнюю ночь, что он провел в Маремме. Скончался, оставив сыновьям лишь долги да имя, слишком громкое, чтобы оно не обязывало. Леопольд не вернулся в Монте-Арджентарио ни через неделю, ни через две. Время шло. И времени же не было вовсе. Только Фарфалла продолжала ждать.