Ему двадцать два, и он идет на войну. Ей пятнадцать, и она сжимает в руках его пальцы, не желая его отпускать. И повторяет снова и снова: «Я буду молиться о вас каждый день, только возвращайтесь!» Он же бросается словами, бахвалится и не может налюбоваться на себя самого в военной форме. Он теперь офицер. А она – всего лишь девочка, которая бродила за ним тенью, когда он был мальчиком. «Я вернусь, - важно отвечает он ей, - нужно подождать совсем немного».
Ему двадцать шесть. И центром его жизни становится она. Вечно ждущая его в маленьком городке, выбегающая на порог ресторанчика, чтобы встретить его. Будто мотылек, бросающаяся на свет. Как верно имя, которое двенадцатилетний мальчишка дал девочке с лентами в волосах. Фарфалла. И больше всего на свете боялся он, чтобы она не опалила свои крылья, касаясь ими раскаленных углей.
Ему тридцать. И он ловит Фарфаллу, чтобы пригвоздить к пылающей лучине. Нет, не нарочно. Он сам пригвожден к ней. И сам горит. Давно уже горит. Она все еще верит, что выход есть. Он знает, что нет и быть не может. Но раз за разом заставляет себя верить в то, что возможно все изменить. Нет, невозможно. Тогда было невозможно. Для этого он был слишком слаб.
Леопольд скрежетнул зубами и сбавил скорость, подъезжая к ресторанчику Делла. Здесь тоже ничего не изменилось. Только во дворике, кроме прежних нескольких столиков, выставлявшихся днем, построили небольшую альтанку. На первый взгляд простую, но очень тонкой работы, видимо, искусного краснодеревщика. Задержав взгляд на альтанке, он остановил автомобиль, а после взглянул на широкие двери. Прежде она всегда выбегала к нему. Как давно это было. Как немыслимо давно.
Савелли вышел из машины и проследовал в ресторан, замешкавшись у входа. Внутри все тоже было по-прежнему. А потом глубоко вдохнул и скорее почувствовал, чем увидел – она стояла совсем рядом.
- Здравствуй, Леопольд, - раздался тихий, немного глухой голос.
Алессия пристальным взглядом рассматривала его лицо, каждую черту, каждую новую морщинку. И увидев, что искала, приветливо улыбнулась. Его больно ударило в грудь от этой ее улыбки.
На ней было светло-серое платье, в котором она казалась совсем другой, чем он ее помнил. Чуть подкрашенное лицо. Все такое же красивое. И волосы. Волосы Алессия остригла.
- Здравствуй, Фарфалла, - ответил Леопольд, надеясь, что его голос звучит спокойно. Хотя покоя он не ощущал ни единого дня с тех пор, как покинул ее.
- Пообедаешь? – спросила она и привычно протянула руку приглашающим жестом. – Мы больше не славимся самой лучшей лазаньей. Но все же сможем тебя угостить.
- Было бы замечательно, - он разучился улыбаться, сил хватало только отвечать, но не изображать из себя того, кем не был – просто гостем. Прошел к одному из столиков и запоздало спросил: - Что синьор Делла? Как он?
- Хорошо, спасибо. Но теперь он нашел себе иное занятие. Оно ему больше нравится, чем лазанья, - рассмеялась она.
- Так ты теперь управляешь рестораном? – почему-то он удивился, хотя что было удивительного в том, чтобы дочь ресторатора занималась рестораном?
- Можно и так сказать.
Леопольд кивнул и все-таки сел. Потом снова смотрел на нее, чувствуя, как неумолимо затягивается пауза. Впрочем, что такое пауза на несколько минут после двухлетнего молчания? Его молчания.
- Амароне у вас еще имеется? – тихо спросил он.
- Имеется, - кивнула Алессия, подозвала работника, попросив его принести вина, и присела за стол.
Когда тот ушел, Леопольд выдохнул. И снова посмотрел на нее. Спросить вежливо, как теперь поживает она? Какая еще вежливость может быть между ними? Что-нибудь вообще может быть между ними сейчас, после всего, что он натворил?
- Как ты живешь? – все же спросил он. – Ну… кроме ресторана и прически… Прическа красивая.
- Нынче модно, - отмахнулась она от незатейливого комплимента и, помолчав, добавила: - Как живу? Как фарфалла. Легко.
- Порхаешь?
Алессия снова рассмеялась.
- Иногда в жизни бабочки появляется цветок, на котором она находит отдых. Не замечал?
- Может быть… Не задумывался… Да я и других бабочек, кроме тебя, не знаю. Значит, ты счастлива?
- Да, Леопольд, я счастлива, - мягко ответила Алессия, и взгляд ее обратился к чему-то невидимому ди Риньяно, сидевшему напротив.
Что он мог, этот мужчина, сидевший напротив?
Порадоваться за нее и уйти.
Порадоваться, выпить бокал амароне и уйти.
И никогда в жизни больше не испытывать такой беспомощности, как в эту минуту.