— Не многовато ли для утра и одной хрупкой девушки? — спокойным тоном.
А у Лилу чуть не выпал поднос с едой для Бонта из рук.
«Вот ведь нелегкая принесла», — что-то подобное про себя подумала ангел, только с более горячими нецензурными подробностями, но поскольку это ангел, автор сочла возможным не передавать вам то, что услышала, по этическим соображениям.
— Я в последнее время ем очень много, даже не знаю, почему, — Лилу сказала то, что пришло в её голову, — нервничаю, экзамены…
— Дино… — сочувственно произнесла Мисселина.
Лилу вздрогнула, но всё-таки нашла в себе силы выдавить из себя:
— Да.
Получилось жалостливо, в той нужной консистенции: когда надо уже, чтобы поверили и отстали. И это было верно тактически рассчитано. Учительница сочувственно потерла ладонью по плечу девушки и с чистой совестью и сознанием того, что от её сочувствия кому-то стало действительно лучше, отошла от девушки, минут через десять забыв о той напрочь, теперь занимаясь ссорой Астра и Донни.
Лилу облегченно вздохнула и незаметно выскользнула из столовой, двинувшись в зал, где раньше было помпезно красиво, а теперь же всё напоминало о том, что ничего не вечно под луной, даже бессмертным приходит время умирать, покидать этот мир, растворяясь в небытие. Она немного в растерянности озиралась по сторонам, ожидая увидеть ангела. Тот медленно вышел из тени, почувствовав её энергию раньше. Девушка вздрогнула, её настороженные было глаза стали лучисто теплыми. Бонт улыбнулся этому ощущению на своей коже.
— Проголодался? — осторожно.
Парень кивнул. Лилу протянула ему поднос, и они вместе уселись на пол.
— Разделишь трапезу со мной? — спросил он, протягивая ей булочку.
Лилу чуть заметно кивнула и взяла булку из его рук. Она задумчиво отрывала кусочек за кусочком и мяла их в руках. Рядом ворковал голубь, она кидала ему кусочки булочки, которые тот с удовольствием ел. Ангел периодически поглядывала на возлюбленного. Тот поедал еду с удовольствием, огромным аппетитом и на удивление прекрасно. Казалось, она могла бы поэму написать про это.
— Ты чего? — спросил её Бонт, когда доел все, что можно было доесть и сыто откинулся спиной на стену.
— Ничего, ты смешной, — проговорила она.
— Почему? — искренне удивляясь, спросил тот.
— Ничего, — повторилась Лилу, внезапно покраснев, когда он взял её за руку, почувствовав, как удушливая волна желания настигла её.
Они оба резко замолчали, чувствуя обоюдно, что вырвались из оков и что могут делать то, что хотят. Только вот что дальше?
— И что же будет дальше? — спросила Лилу, перебирая его пальцы.
Бонт молчал, не зная, что где-то совсем поблизости и вскорости решается его судьба, и не только его.
*Монолог Офелии из пьесы У. Шекспира “Гамлет” в переводе Б.Пастернака
Комментарий к Что будет дальше? С наступающим, товарищи влюбленные, не очень и совсем нет) Это глава получилась романтичной, несмотря на дедлайны на работе и серьезные проблемы в личной жизни. 🤦♀ Не может неисправимый романтик по-другому писать. Приятного прочтения!!!\
эстетика – https://vk.com/doc592086541_589860245?hash=e7124249ba2dfa45c1&dl=d9497a29e4b637b76e
====== Что-то помимо нас. Часть первая ======
Ангел Фенцио много что не любил в этой своей бесконечности, многое что, но ненавидел он всего две вещи: запретные плоды своего сына Дино и одного серафима. Зарвавшегося, наглого, фигуристого, красивого, мать её, серафима. Ребекка. Ребекка Уокер. Неожиданно, она часто стала появляться в школе. Его грозно сведенные брови и настороженные серые глаза выхватили её гибкую фигурку среди мощных мужских. Но в силе взгляда и мощности её интеллекта она не уступала никому из присутствующих. И она его манила. Суровый учитель почти простонал, когда она совершенно неосознанно поправила волосы, рукой откинув их со щеки. Как раньше, когда они были близки, близки по-настоящему, как те, кто понимали друг друга, те, кто были единомышленниками.
Фенцио горько ухмыльнулся, видя, как Ребекка приветствует директора Кроули и как тот чуть ли не подобострастно облизывает поданную ему ладонь: надо отдать должное серафиму — она сморщилась и быстро отдернула руку. Он знал, что она не любила неискренность и лизоблюдство. Сплошное противоречие. Прошедшая огонь, воду и медные трубы, сама заключавшая грязные сделки, упорно проталкиваемая Сатаной в высшие ряды служителей Света и как венец получившая белые крылья серафима, на поверку оказавшимися не такими уже безупречно кипенно-белыми.
Ангел, учитель, бывший престол ненавидел эту замечательную женщину всеми фибрами своей темной жестокой души. Ненавидел и желал одновременно. И ему казалось, что, чем больше он её ненавидит, тем больше любит, и наоборот. Противоречие это сводило его с ума. Так же, как и невнимание с её стороны. А ведь она понимала, как он смотрел на неё. Однако мимолетный равнодушный взгляд поверх его головы и… всё, всё на что он мог рассчитывать теперь.
Фенцио сильнее сцепил зубы, чтобы от отчаяния не завыть прямо здесь и сейчас на холодном ветру учебного плаца. Ангел лишний раз напомнил себе, что скоро все изменится, кто был никем — тот станет всем, и всё в таком роде. Он выглядел почти невинно, если бы только не безумный бегающий взгляд, как бы утверждающий: «Я знаю, что вы делали прошлым тысячелетием». И он знал, что скоро сотрет её самодовольную улыбку с лица.
Ребекка стояла около источающей нестерпимый жар и нестерпимую вонь испарений расщелины. Она ненавидела сделки, ненавидела ад, ненавидела всю сатанинскую свору. Но в то же время она понимала, что её с этим миром связывают узы, посильнее всех тех, что когда-то связали начинающего серафима со служением Шепфа. Дочь. Виктория. Та, которая принесла радость королю ада, и Сатана поспешил простить серафиму некоторые долги. Это было весьма кстати, но скорее прошло неким фоном в её жизни. Убили Винчесто — того, к кому бесчувственная серафим, обученная жестоким небом равнодушию, испытывала хоть какие-то чувства. Любовь. Наверное, это была она. Разве за свою короткую и полную наркотиков жизнь могла милая когда-то в далеком прошлом девочка знать, что такое любовь? Девушка, которая понравилась злу. Девушка, которая родила для зла дочь.
Ребекка чувствовала вину. Она помнила где-то в пьяном наркотическом угаре ласковые прикосновения маленькой дочери и её горячие слезы на её ладонях. Но она не могла и двинуться с места. Ей хотелось в последний миг перед смертью увидеть легкую прозрачную прохладную зелень её огромных глаз и волосы цвета спелой пшеницы. Но она не смогла даже пошевелиться. Думала, что упокоится. Но самое жестокое оказалось впереди. Здесь никто никого не жалел, никто никому ничего не был должен, через тебя могли также легко переступить, как через бычок сигареты, брошенной нервным курильщиком на мокрый асфальт.
Откликнулся лишь Сатана. Снедаемый чувством вины. Он знал о своей метке, которую он как вирус оставлял тем, с кем когда-либо связывал свою жизнь. Никакого сексуального подтекста. А еще разглядевший в ней бойцовские качества. И Ребекка, знавшая, что все её беды начались после того, как она сгорела в объятиях одного влиятельного человека и чертовски очаровательного мужчины. Когда понесла от него. Когда он как появился в её жизни, так и исчез из неё. Оказавшись никому не нужной, в том числе и родителям, набожным и всепрощающим, не сумевшим простить своё родное дитя, Ребекка связалась не с самым лучшим человеком на этой земле, а если сказать по правде, то самым никчемным, тем, кто пристрастил её к заразе, медленно губившей её тело и быстро разъедающей душу, убившей в ней любовь к своему дитя.
Серафим раскрыла золотые крылья и ринулась вниз. Решительно, как и всё, что она делала в этой жизни. Хорошие учителя: равнодушные ангелы и сочувствующие демоны. Уровень отрезвления был настолько высок, что у женщины появились силы и огромное желание стать в этом мире кем-то настолько облеченным властью, чтобы быть советником самого Шепфа. Тоже снедаемого страстями, но обладающего непомерной властью, властью, которую узурпировали «белые» крылья, дав призрачное обладание нижней областью этого мира — адом. Щеки женщины опалил еле выносимый ею жар адских подземелий, она знала, какие они могут быть холодные, но на поверхности было горячо настолько, чтобы оттолкнуть слабаков, тех, которые хотели быть как статуи: холодный мрамор, холодный рассудок, страсти, загоняемые изо дня в день глубоко в себя, хоронимые вместе с настоящими чувствами. Такие бесстрастные были нужны небу, небу и Шепфа. Аду, читай: Сатане, нужны были те, кто отстаивали свои чувства, убеждения и мечты. Ему впервые в истории удалось объединить вокруг себя не жалкую кучку рабов, а свободомыслящих существ, которые пошли за ним, потому что он каждому дал ощущение семьи, плеча, человека, который не бросит в трудные времена. Да, временами его рука была тяжела, как и рука каждого в мире отца, который думает о своем потомстве, который неравнодушен и которому не все равно, что творится с его сыном или дочерью, который не вмешивается по мелочам, но готовый подставить плечо в глобальном. То, что есть у ада — то, чего никогда не будет у небес.