И рванулся от этого удушающего притяжения. Бросился прочь, преодолевая сдавившую тяжесть, что тянула назад, в далекое, спокойное будущее. И он вырвался. Затем его догнало и скрутило, но он снова освободился и бросился прямо в черноту. Серебряная паутина развернулась, догоняя, а он бежал, хотя уже давно не было ни ног, ни дороги. Ничего не было, лишь колючая тьма, тени и отставшая серебристая паутина. А потом не стало и ее, и он остался среди теней. Они плясали в бесконечном хороводе, играя бесчисленным множеством оттенков, переливаясь и превращаясь одна в другую, дрожа в мареве горячего воздуха. Тени были живые, они говорили что-то важное, настолько важное, что от этого знания зависело все. Воздух тоже был живой и осязаемый. На ощупь он казался мягким и податливым: его можно было слепить в комок, а тени, попадая в него, начинали вращаться так быстро, что исчезали, и начинался холод. Холод забирался под одеяло, под пропотевшее, вонючее белье, от него было не спрятаться, потому что вокруг была только чернота. Холод и тени сменялись как день и ночь, и мир состоял только из них…
Потом Виктор увидел потолок. Самый обычный, саманный потолок, черный от копоти, покрытый трещинами и большей частью скрытый во мраке. Он смотрел вверх, на то, как переплетаются тени на древней побелке, и вдруг вспомнил, что где-то это видел.
Комната была незнакомая – маленькая, темная, тесная, словно пенал. Остатки света едва пробивались сквозь грязное окно, оставляя помещение в таинстве полумрака, было прохладно, и пахло лекарствами. За стеной кто-то скреб ложкой по стенкам котелка, с улицы доносился оживленный разговор – материли какого-то Попова. Заглушая говоривших, проехал грузовик, и стало тихо, даже ложка перестала звенеть.
Виктор повернул голову – получилось с трудом. Впрочем, можно было и не поворачивать, вокруг не было никого, лишь на табуретке, стоящей у изголовья кровати, обнаружилась кружка с чем-то темным. Это оказалась заваренная малина, давно остывшая. Обычная эмалированная кружка показалась ему по весу трехпудовой гирей, он с большим трудом сумел ее поднять, а потом пил, чувствуя, как холодный настой, проваливаясь в желудок, тут же начинает растекаться по всем жилочкам организма. Сразу стало легче. Он сменил позу, сумев кое-как повернуться на бок, и стал смотреть, как гаснет в окне день.
Солнце зашло – комната погрузилась в темноту, а он так и лежал, глядя в одну точку – в окружающей черноте было все равно куда смотреть. С улицы доносились невнятные голоса – сперва обсуждали вечерний ужин, потом доказывали друг другу, что махорку стали выдавать дерьмовую, потом замолчали. Снова проехала машина – за окном мелькнули синие огни фар, где-то далеко забрехала собака, смолкла, и наступила оглушительная тишина.
– Та сыпь, не жлобься, – глухой простуженный голос проскрипел прямо за окном.
Виктор раздраженно пошевелился – лежать в тишине было куда приятнее, чем выслушивать сплетни двух скучающих санитаров. Но те больше не говорили, лишь еле слышно возились за окном, а ему чудилось, что в комнату заползает сизый запах махорки.
– К этому не ходил? – снова раздался голос простуженного. – Может, он уже холодный…
– Машка укол делала, – голос второго по-юношески ломался, – все нормально было.
– Машка в ляжку, – буркнул простуженный. – Это когда было? Часов пять прошло… Пойди погляди.
Второй что-то буркнул, и первый зло взорвался: – Ты мне еще поцыкай, сопля, – с улицы донесся звук затрещины, – слушай старших.
Второй забубнил что-то жалостливо-оправдательное, и первый сменил гнев на милость, они снова замолчали.
– А девка евонная придет сегодня? – снова послышался голос молодого. – Утром забегала.
– А тебе-то что? – хмыкнул простуженный.
Молодой вновь забубнил что-то неразборчивое, попытался увести разговор в сторону.
– Тебе-то что? – снова хмыкнул простуженный. – Не по сеньке шапка, – и он хрипло, каркающе засмеялся.
Потом они, как по команде, замолчали. Послышались легкие шаги, и санитары синхронно с кем-то поздоровались. Хлопнула входная дверь, и Виктор услышал, как на улице зло и тихо прохрипел простуженный.
– Я тебе говорил, олуху, проверь, – его слова заглушил звук новой затрещины…
Он попытался повернуть голову, увидеть, кто пришел, но вместо этого заснул. Теней больше не было, был нормальный здоровый сон.