Они всегда будут вместе.
Глупо загадывать так далеко вперед, но Элиза сделает абсолютно все, чтобы так и случилось.
- Я люблю тебя, - шепнула она ему перед тем, как уснуть. - Я тебя люблю.
Том лишь поцеловал ее в ответ и тихо сказал на ухо:
- Ich liebe dich.
Элиза не знала, как это переводится, но ведь всегда могла придумать, не правда ли? А утром она обязательно спросит у знакомой, что именно это значит. Возможно, совсем не то, но сейчас Элиза могла верить во что угодно.
***
Голова была тяжелой, словно после похмелья. Элиза не была такой пай-девочкой, какой ее почему-то считали все окружающие. Было в ее жизни и несколько гулянок до утра, но все это казалось таким далеким, словно в прошлой жизни.
Хотя сейчас она вела себя еще хуже: жила с мужчиной, которого была младше почти на десять лет, без брака и была совершенно счастлива. Мама, если узнает о подобном, точно никогда ее не простит.
Элиза расскажет ей все это. Но потом, когда наступит подходящее время. А сейчас она просто хотела быть счастливой. Она хотела всегда быть с Томом.
И никакая эпидемия ее не остановит. Элиза всегда была очень упрямой особой.
Том нашелся на кухне. Сидел за столом и что-то быстро писал на листе бумаги, но, стоило ему заметить Элизу, быстро свернул его и задвинул под пустую сахарницу. Элиза только и успела заметить, что письма было на немецком.
- Привет, - хрипло произнесла она. Горло чуть саднило, как всегда по утрам. - Как спалось?
- Неплохо, - неопределенно пожал плечами Том и пригладил растрепанные волосы. - Как ты?
Элиза улыбнулась. Такого растрепанного и домашнего Тома ей доводилось видеть не слишком часто. На работу он уходил раньше нее самой, выходные совпадали очень редко, а тут он за столом, растрепанный и босой - редкое зрелище.
- Не выспалась, - честно призналась Элиза и села напротив Тома. Больше всего хотелось положить голову на его плечо и заснуть. И спать долго-долго, пока не закончится война и не будет побеждена эпидемия. - Как думаешь, мне дадут сегодня выходной?
- Ты заболела? - обеспокоено спросил Том, касаясь ладонью ее лба. - Температуры, вроде бы, нет.
Элиза покачала головой и поморщилась от тупой боли.
- Нет. Просто я устала.
Но Том все еще встревожено смотрел на нее, сжимая и разжимая кулаки, как всегда делал, когда сильно волновался.
Элиза не смогла сдержать улыбку. Все же безумно приятно, когда о тебе вот так беспокоились.
- Все хорошо, - негромко повторила она и отвела ладонь Тома от своего лба, крепко пожимая его пальцы. - Правда, Том. Я не снимала повязку, всегда мыла руки и без крайней нужды ничего не трогала. Я просто не могла заболеть.
Том покачал головой.
- Мы все еще не знаем, как разносится вирус. Знаем, что воздушно-капельным путем, но не понимаем, почему он такой мощный.
- Идет война, Том. Мы все устали, мы все измучены. Только и всего. Как только закончится этот кошмар, кончится и испанка.
Элиза говорила убежденно, ни секунды не сомневаясь в собственных словах. Как только закончится Великая война - уйдет и испанка. Потому что испанка - это проклятие за эту войну. Пусть началась она и в нейтральной стране*, она все равно была всего лишь расплатой.
- А ты знаешь, как испанку называют в самой Испании? - неожиданно спросил Том.
Почти снова задремавшая Элиза встрепенулась и с удивлением взглянула на него. Том смотрел куда-то в сторону окна, но - Элиза могла поклясться - думал о чем-то своем.
- Нет, - она покачала головой. - А как они ее называют?
- Даже красиво. La Pesadilla, -Том зажмурился, словно перекатывал на языке вкус этого названия, наслаждаясь каждым звуком. - Красиво, правда?
- Очень, - осторожно согласилась Элиза. - Но что оно означает?
Том усмехнулся.
- Ночной кошмар.
Элиза вздрогнула. Определенно на испанском название звучало намного лучше. И насколько же оно было верным, просто в дрожь бросало.
- Она ведь закончится?
Том пожал плечами.
- Не знаю. Может быть, еще пару месяцев? Сомневаюсь, что дольше. Ты знаешь статистику? - он открыл глаза и перевел взгляд на Элизу. - Нет? Я тебе даже завидую.
- Все настолько плохо?
- Все еще хуже. В Барселоне ежедневно умирает больше тысячи человек. Даже в Африке машинист одного из поездов сообщил о смерти шестерых. И это на перегоне в каких-то пять километров.
Элиза поежилась. Голос Тома был совершенно безжизнен. Но от этого спокойного и безэмоционального голоса становилось только страшнее.
- Том, - тихо позвала она его. - Не нужно, пожалуйста.
Том моргнул, словно скидывая с себя морок.