Она не откликнулась, точно имя, что выпалил Даниэль, принадлежало не ей.
— Уйдем отсюда, — произнес он, порывисто протягивая к ней не отягощенную револьвером руку. — Уйдем вместе, как ты хотела.
Она медленно подняла голову, явно не понимая услышанного — взгляд ее был пустым, а из тела, казалось, вот-вот утекут последние силы. Даниэль повысил голос, заставив Лили всем телом содрогнуться от его крика:
— Пойдем со мной! Я заберу тебя отсюда… мы сможем уехать туда, где никто не найдет нас!
— Сумасшедший! — рыкнула Мадам, бросаясь вперед и останавливаясь, когда Даниэль вновь обратил на нее исполненный ярости взгляд. — Себя ты уже погубил! Хочешь погубить и ее?
— Замолчите! — крикнул он, почти что срывая голос. — Лили, не слушай ее! Идем!
Лили все не отвечала. Безразличное оцепенение постепенно оставляло ее, но на смену ему пришел только страх: она посмотрела чуть более осмысленно на окровавленное тело Пассавана, затем на Даниэля, тоже перепачканного в крови и как будто только что вырвавшегося из самого ада, затем на револьвер, который он продолжал держать нацеленным на Мадам — и все это вызвало у нее один лишь неописуемый ужас.
— Лили, — понимая, что не может ее удержать, что она ускользает сквозь его пальцы, Даниэль заговорил тише, и в голосе его впервые зазвучали слезы, — Лили, я прошу тебя…
Отшатнувшись, она молча закрыла руками лицо.
Все было кончено, и Даниэль мог только смириться с этим — и, должно быть, именно поэтому рассудок изменил ему окончательно. Издав странный звук, похожий одновременно на всхлип и на придушенный вопль, он дернул рукой в порыве поднести револьвер к виску, но прежде, ведомый пожирающей его злостью и болью, направил дуло на Лили; неизвестно, выстрелил бы он или нет, потому что в этот миг весь мир перед его глазами превратился в ослепительную алую вспышку и померк, со звоном разбившись в тысячу мельчайших кусков.
Звон, к слову говоря, ему не почудился — это Сандрин, улучив момент, подкралась к молодому человеку со спины и что было сил ударила его по затылку бутылкой шампанского. Даниэль рухнул навзничь; револьвер, выпав из его пальцев, полетел по полу, чтобы тут же оказаться в уверенных руках Мадам. Ничуть не сомневаясь, она нацелила его Даниэлю в голову, но тут же отступила, поняв, что защищаться больше нет нужды — тот пребывал в бессознательном состоянии и едва ли мог представлять угрозу для кого-то из присутствующих.
— Скорее, свяжите ему руки, — приказала Мадам друзьям графа; сама же она, наклонившись над Пассаваном, прижалась ухом к его груди и убедилась, что слышит пусть слабое и прерывистое, но дыхание. — Аннет, за врачом! Затем — за жандармами. Скажи, что здесь убийство!
Аннет бросилась прочь; вслед за ней из заведения вылетели и спутники графа, полные решимости никогда больше не переступать его порог. Сандрин все еще смотрела на дело рук своих, не веря, что действительно сделала это, а Мадам, стремительно подойдя к Лили, схватила ее за плечи и усадила на ближайший стул.
— Что теперь с ним будет? — спросила несчастная, с трудом шевеля губами. — Что?
— Ничего хорошего, цветочек, — хмыкнула Мадам, наливая ей полный бокал вина и заставляя сделать несколько глотков. — Меньшее, что ему грозит — тюрьма.
Лили была в шаге от того, чтобы лишиться чувств; нечто сверхчеловеческое было в том, что она продолжала сидеть прямо и даже более или менее связно говорить.
— Он пытался меня защитить.
— Он чуть не убил человека, — обрубила Мадам, отступая от нее. — И тебя бы убил, если бы не прекрасный удар Сандрин.
— Вот-вот, — подтвердила Сандрин, несколько приходя в себя. — Не слышу благодарности за спасенную жизнь! Этот безумный нашпиговал бы тебя пулями, как курицу на Рождество!
Лили только схватила ртом воздух, но не смогла вымолвить ни слова. Тем временем ожила Алиетт, про которую все успели забыть: внимательно изучив разлетевшиеся по полу осколки бутылки, она кончиком пальца собрала с остатка донышка то, что еще оставалось там, и, попробовав его на язык, заявила многозначительно:
— Отличное. Стоит, пожалуй, большего, чем голова этого болвана.
— Вот видишь, — произнесла Мадам, проходя к дверям зала мимо Даниэля, но больше не удостаивая его взглядом, — здесь его всегда были готовы оценить лучше, чем он заслуживал.
***
Пассавана поспешили препоручить появившимся врачам; Даниэля, кое-как приведя в чувство, увели молчаливые, похожие друг на друга, как близнецы, жандармы. Когда за ними закрывалась дверь, с Лили произошла истерика; лишь общими усилиями всех обитательниц дома ее удалось успокоить и уложить в постель, но чутье Мадам подсказало ей, что это успокоение будет недолгим — вернувшись в большой зал, где Аннет, Алиетт и Сандрин взбудораженно переговаривались, обмениваясь пережитыми страхами и впечатлениями, она подозвала Алиетт к себе, как выразилась, «на пару слов».
— Когда она очнется, дай ей это, — наказала она, протягивая девице небольшую, доверху наполненную склянку. — Добавь в еду или воду, мне все равно. От него она проспит беспробудно двое суток.
Преданно заглянув ей в глаза, Алиетт кивнула. Неизвестно, был ли у нее на тот момент какой-то план действий или Мадам сама натолкнула ее на мысль, ставшую для нее, Мадам, роковой — но в тот же вечер, стоило дому погрузиться в неверный, нервный сон, Алиетт оказалась вовсе не в своей кровати, а во флигеле хозяйки, чтобы припасенной отмычкой отпереть дверь и пройти в хорошо знакомые ей комнаты.
— Мой прадед, — заговорила она, оказавшись у постели Мадам и ничуть не боясь, что та проснется; снадобье в самом деле действовало безотказно, и сейчас ее не разбудил бы грохот пушки над самым ее ухом, — которого я, конечно, никогда не знала, был братом короля. Затем никем. Затем снова братом короля. Затем он сам стал королем. И под конец своей жизни снова стал никем. Он не умел вовремя останавливаться, мой прадед, и это его почти погубило. А знаете, что его спасло? Умение вовремя бежать*.
Никто не мог остановить ее, не мог ей помешать. Одним движением срезав ключ с шеи Мадам, она принялась методично обыскивать комнату в поисках сейфа и улыбнулась довольно и сыто, когда поиски ее увенчались успехом. После этого дело оставалось за небольшим, а именно открыть легко подавшийся замок и вытащить из сейфа все его содержимое: пухлые, перевязанные бечевками брикеты из банкнот, украшения, подаренные когда-то девицам из заведения, и, наконец, корону господина Баха, все столь же прекрасную, не утратившую и сотой части своего величественного блеска.
— Мне по размеру, — проговорила Алиетт и вышла вон, на ходу пытаясь упрятать корону в переполненную сумку, едва не трещащую по швам и оттягивающую ей плечо. Теперь ей оставалось сделать лишь несколько шагов, отделяющих вход во флигель от калитки, и после всего случившегося это могло показаться Алиетт сущим пустяком, но дьявол, как известно, кроется в мелочах и в тех вещах, что кажутся нам элементарными и не стоящими внимания; стоило Алиетт сойти с крыльца флигеля, как перед ней выросла темная угловатая тень, крепко сжимавшая нож.