— Возьмите… только не плачьте больше.
Машинально, явно не думая, она приняла нежданный подарок. Молодой человек помог ей встать, полез в карман, чтобы достать платок, но она, не думая о церемониях, утерла заплаканное лицо рукавом.
— Как вас зовут? — спросил он, силясь вглядеться в ее лицо и вновь терпя в этом полнейшую неудачу. Она ответила не сразу, точно вопрос об имени навел ее на какие-то тяжкие размышления.
— Линетт, — наконец проговорила она, точно на что-то решившись. Художник кивнул в знак того, что знакомство ему чрезвычайно приятно, и она поинтересовалась, поняв, что он как будто не собирается назваться в ответ:
— А… вы?
— Что? — недоуменно переспросил он.
— Как зовут вас?
— А, это… — он глубоко вздохнул, все глубже увязая в неловкости и не имея ни малейшего понятия, как выбраться из нее, — на самом деле, это не имеет значения. Вы можете называть меня так, как вам вздумается.
— Как мне вздумается?..
— Да, да, — произнес он, желая поскорее покончить с раздражающей его темой. — Это совсем не важно. Важно другое. Вам уже лучше?
— Да, пожалуй…
— Это хорошо, — кивнул он и, вернувшись к своим рисункам, принялся складывать мольберт, собирать все свои скромные пожитки в охапку. Несмотря на то, что день для него выдался неурожайным, молодой человек пребывал в наилучшем расположении духа — ничуть не беспокоясь по поводу того, что отдал одну из своих работ в чужие руки задаром, он так же ничуть не удивился, когда Линетт, заметив, что он закончил сборы и хочет удалиться, окликнула его:
— Я могу пойти с вами, месье?
— Со мной? — он обернулся к ней, подозревая, что это какая-то шутка, но девица вовсе не торопилась смеяться, и на лице молодого человека вновь появилась улыбка. — Конечно. Идемте.
Влившись в толпу, они зашагали по мосту через Сену, чтобы затем свернуть к бульвару Сен-Мишель и нырнуть в обветшалые дебри Латинского квартала. Здесь оставались еще дома, возведенные в былом столетии и чудом пережившие османовскую реконструкцию**: жилье здесь было убого и дешево, внаем сдавали даже не квартиры, а комнаты, стены в которых были тут и там прогрызены мышами, отсыревший пол скрипел так, точно был готов провалиться, а сгнившие оконные ставни нисколько не удерживали тепло. Молодой человек привел свою спутницу в одну из таких комнат, малую настолько, что в ней еле умещались кровать, рукомойник и покосившийся стол с таким же покосившимся табуретом. Бережно сложив в углу свои вещи, безымянный художник отвернулся к столу, чтобы зажечь покоившуюся на нем керосиновую лампу — а когда заплясавшие по комнате отблески выхватили из сгустившейся темноты фигуру его неожиданной гостьи, увидел, что она разматывает уже на себе шарф и порывается расстегнуть ворот платья.
— Если вы… — проговорил он сдавленно, не зная, куда деваться, — позвольте, вы не так меня поняли. Ведь у меня совсем нет денег.
У нее вырвался рваный, истерический смешок, больше похожий на свист проколотой резиновой кишки.
— Мне не нужны деньги.
— А, — произнес он, немного успокаиваясь. Она наконец справилась с шарфом, отбросила его в сторону — и взгляд молодого человека тут же оказался прикован к кривой борозде шрама, пересекающей наискось ее изящную шею. Художник не сказал ничего, только шумно втянул в себя воздух, но потом увидел, как худые, трясущиеся руки его гостьи не справляются с пуговицами ворота, как она исступленно тянет ткань в разные стороны, готовясь разорвать ее, если потребуется — и тогда он шагнул к ней, мягко взял за захолодевшие ладони и притянул к себе, горячо и порывисто прижался губами к ее покрытому испариной лбу.
— Что вы, что вы, — произнес он тихо, замечая, что теперь дрожат не только руки Линетт, а она вся, — вы снова плачете?
— Нет, — ответила она, зажмуриваясь и пряча лицо у него в плече, — это пройдет, это лишнее.
Он не выпускал ее, дожидаясь, пока ее тело, будто сведенное судорогой, немного оттает, и только после этого, осторожно обведя кончиками пальцев контур жуткого рубца:
— Что с вами случилось?
Она посмотрела на него так, будто видела впервые, будто он только что открыл ей нечто новое, доселе ею не изведанное, и проговорила смято:
— Я не хочу говорить.
Он склонил голову, признавая за ней право на ее тайну, и она, приподнявшись на носках, поцеловала его, крепко обнимая за шею — так целуют тех, кого, проводив на войну, уже не чаяли увидеть живыми.
— Я не понимаю, — придушенно произнес он, когда она на миг отстранилась и закрыла глаза, впитывая всем своим существом осознание текущего момента, — почему…
Но она поцеловала его вновь, и больше он не стал задавать вопросов. Они так и не погасили лампу («Я хочу видеть», — попросила Линетт, и художник не стал возражать), и ее желтоватый трепещущий свет остался с ними и после, когда оба лежали, переводя дух, на застиранной, в прорехах постели, наспех укрывшись одеялом. Линетт, склонив голову художнику на грудь, слушала, как мерно и ровно стучит его сердце; он, обнимая ее за плечи одной рукой, заметил:
— Ты на меня давишь, — и, поняв, что она порывается отползти в сторону, поспешил тут же добавить, — нет-нет, не надо. Это приятно.
Она помолчала немного, вглядываясь в его умиротворенное лицо, на котором отпечатались обрывочные дрожащие тени, и спросила необычайно решительно, будто вызываясь на передовую:
— Я могу остаться здесь? С вами?
— Ты… подожди, почему ты говоришь мне «вы»? — спросил он в некотором замешательстве. — После… после… словом, это странно. Не стоит.
— Ты, — произнесла она, пытаясь распробовать слово, малопривычное для ее уст. — Я могу остаться… с тобой?
Он ни о чем более не спросил, ибо его сознание было уже затоплено сонным безразличием ко всему.
— Конечно. Оставайся, сколько захочешь.
Он задремал, не успев попросить ее погасить свет, а она лежала с открытыми глазами, бездумно глядя сначала на его руки, на вьющиеся вокруг запястий темные следы от ремней или других пут, а затем на огонь продолжавшей гореть лампы. Миниатюрный, как будто мало что значащий, он оберегал комнату от лезущей в окно тьмы — в то время как огромный город, раскинувшийся снаружи, стремительно погружался во мрак.
<center><b>Конец</b></center>
***
*Прозопагнозия, или лицевая агнозия — это расстройство восприятия лица, при котором способность узнавать лица потеряна, но при этом способность узнавать предметы в целом сохранена (с) википедия. Чаще всего эта болезнь бывает врожденной, но встречаются и случаи приобретенной прозопагнозии - жертвой оного и стал наш главный герой.
**Османовская реконструкция - масштабная перепланировка Парижа, проведенная в период правления Наполеона III под руководством барона Османа. Именно благодаря ей центр Парижа, до той поры сохранявший беспорядочную средневековую застройку, приобрел свой современный вид.