— Хорошо, — сказал он. — Я приду.
— Мы будем очень рады! — воскликнула Эжени, вновь протягивая ему адское кушанье. — Еще кусочек?
— М-м-м, нет, — он помотал головой, чувствуя, как горестно сжимается его желудок. — Мне надо вернуться к работе…
— Как знаешь, — ответила Эжени без тени обиды и исчезла. Прежде чем дверь зала за ней захлопнулась, Даниэль услышал снаружи топот нескольких пар ног и взволнованные голоса: судя по всему, все обитательницы заведения сгрудились у дверей, чтобы послушать, чем закончится разговор. Никакого раздражения от этого он не ощутил — скорее, нечто сродни умилению; вдобавок, нельзя было отрицать, что такое внимание от особ, за чье общество весьма влиятельные люди готовы были платить солидные деньги, изрядно ему польстило.
***
Гости из военного министерства — статный, лет сорока пяти генерал-майор в компании двух полковников, нескольких офицеров рангом пониже и целого выводка адъютантов, — оказались, судя по их манерам, завсегдатаями этого заведения и девиц приветствовали, как старых знакомых. Жюли, как и Мадам, не было пока видно, и всем происходившим в большом зале заправляла Эжени: позаботилась о том, чтобы все были рассажены за столом как должно и приказала принести шампанского. Сердце Даниэля тревожно екнуло, когда он увидел, как тащит Лили заставленный бутылками поднос, слишком тяжелый даже на вид для ее тонких рук, но она проявила недюжинную сноровку и ловкость, управившись с сервировкой ничуть не хуже, чем сам Даниэль управлялся с кистью и карандашом. Он моргнуть не успел, как каждый из гостей оказался при наполненном бокале, и вечер потек своим чередом: зал заполнился шумом голосов, шутками, взрывами смеха. Эжени умудрялась одновременно шептать что-то на ухо одному полковнику, подмигивать другому и обмениваться репликами с сидевшим напротив дородным секунд-майором; Полина, сидевшая ближе к концу стола, приковала к себе внимание адъютантов, один из которых, совсем еще молодой, смотрел на нее так, будто почитал бы за высшее счастье упасть рядом с ней на пол и обнять ее колени; еще одна девица, Серафина, вовсю смеялась шуткам двух лейтенантов, подбивая их сыграть в какую-то игру. Один генерал как будто не принимал участия во всеобщем веселье, только пил шампанское и с явным нетерпением посматривал в сторону лестницы. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кого именно он ждет.
— Вы будете пить, месье?
Голос Лили вывел Даниэля из оцепенения. Она стояла рядом, так и не расставшись со своим подносом, и видно было, что напряжение пронизывает все ее тело — должно быть, ей стоило немалых усилий заговорить первой.
— Буду, — кивнул Даниэль и сделал короткий приглашающий жест, когда Лили поставила перед ним наполненный бокал. — Присядешь?
— Да, конечно, — отозвалась она, но на стул по соседству с ним опустилась с таким видом, будто из сиденья вот-вот норовили выскочить отравленные шипы. Боязнь, с которой она держалась, ввергала Даниэля в замешательство: он никогда не слыл повесой, и бывало, что девицы при виде него закатывали глаза и говорили «Как, Дани, это опять вы?», но ни одна из них, он помнил точно, не вела себя с ним так, будто он был то ли нечистью, то ли опасной, готовой ужалить ядовитой змеей.
— Может, выпьешь тоже? — предложил он, не особенно надеясь на успех. Лили только головой мотнула:
— Нет, спасибо. У меня еще много работы. Не дай Бог я что-нибудь уроню.
В зале послышался шум: это Эжени со смехом вырвалась из требовательных объятий офицера, пытающегося поцеловать ее за ухом.
— Вы настоящий плут, полковник! — нарочито укоризненно заявила она, поправляя сбившуюся прическу. — Я не села бы играть с вами в баккара!
— За карточным столом он бы и нас раздел, — заметил кто-то, и остальные встретили эту реплику дружным хохотом. Лили тоже улыбнулась, но причиной тому, как показалось Даниэлю, была вовсе не прозвучавшая под сводами зала шутка. Она наблюдала за Эжени с жадным, почти детским восторгом, как наблюдают за циркачом, показывающим ошеломительный трюк.
— Я иногда завидую ей, — призналась она наконец, когда молчание между ней и Даниэлем затянулась. — Она со всеми может говорить. А я — вот… и с вами не могу.
— Но почему? — поинтересовался Даниэль, радуясь, что ему выпала возможность наконец задать этот вопрос. — Боишься?
Она внимательно, пытливо посмотрела ему в лицо, точно изучая или пытаясь что-то найти, и он постарался придать себе вид уверенный и безмятежный, ничем не выдавая того, что его сердце в тот момент упорно пыталось проломить грудную клетку.
— Нет, совсем нет, — наконец проговорила Лили так, будто сделала для себя важное открытие. — Я просто не представляю, что мне делать. Никто никогда не хотел рисовать меня.
— Все когда-то случается в первый раз, — сказал Даниэль почти философски, на что она ответила тут же:
— Да. И в последний.
— Что? — переспросил он, уколотый ее словами, как иглой, и тут же пожалел об этом — она мгновенно опустила глаза, решив, наверное, что сболтнула лишнее.
— В последний раз, месье. В последний раз все тоже когда-то случится.
Несколько выбитый из колеи ее словами, Даниэль попытался сходу придумать какой-нибудь остроумный ответ, но в этот момент в зале что-то пришло в движение, и все притихли. Обернувшись к лестнице, Даниэль увидел Жюли: строгая, холодная, в закрывающем плечи темном платье она спускалась по ступеням, а Мадам следовала за ней с видом восточного раджи, демонстрирующего гостям лучший камень из своей сокровищницы. Все поднялись со своих мест; генерал, очнувшись от овладевшего им полусна, вышел Жюли навстречу и потянулся к ее затянутой в перчатку руке.
— Вы прекрасны, как и всегда, дорогая.
— Благодарю, друг мой, — переливчато засмеялась она, и в такт ее смеху дрогнуло ворохом бликов жемчужное ожерелье, обвившееся вокруг ее шеи. — Простите, что заставила ждать.
— Уверяю, для меня время пролетело незаметно. Вы — настоящая услада для глаз, не откажетесь ли вы ублажить и наш слух?
— Нет ничего проще, — улыбнулась Жюли, направляясь к подмосткам; Мадам уже была там, занимая место за инструментом. — Вы желали бы услышать песню патриотическую или лирическую?
— Вы меня никогда не разочаровывали, — на лице генерала тоже появилась улыбка, на сей раз — полная предвкушения. — Пойте то, к чему лежит душа.
— Душа… — повторила Жюли со странным выражением, и Даниэль смог заметить, как у нее судорожно, рвано дернулась левая щека.
— Просим! Просим! — зал наполнился выкриками, сливающимися в оглушительный гул, и Лили картинно поднесла к ушам раскрытые ладони:
— Когда они так кричат — настоящий ужас. Как она сама не боится?
Приступ всеобщего обожания продолжался, впрочем, недолго: по знаку генерала все присутствующие замолкли, и Мадам медленно, почти торжественно опустила руки на клавиши.