— Твои рисунки — дерьмо.
У Даниэля дрогнула рука, и он едва не посадил кляксу на белоснежном крыле, которое вырисовывал старательно и любовно почти целый час.
— Простите?
Жюли приближалась к нему размашистым и несколько неровным, как ему показалось, шагом, вынимая изо рта кончик мундштука. Запах ее табака, неожиданно крепкого, ударил Даниэлю в лицо, и он едва не закашлялся.
— Дерьмово рисуешь, — пояснила она, останавливаясь возле него; он спустился с приступки, ибо так велела вежливость, хотя с большим удовольствием забрался бы под самый потолок. — Вот этот лебедь, например… или это гусь? Или цесарка? Или плод их незаконной противоестественной связи?
Не ожидавший нападки, Даниэль растерянно обернулся на незаконченную роспись. Про себя он втайне гордился изображением Зевса, летящего, распахнув двухметровые крылья, навстречу своей Леде*, и то, с каким небрежным презрением Жюли отозвалась о его работе, не на шутку его уязвило.
— Не думал заняться в жизни чем-то другим? — поинтересовалась она, вновь смыкая губы вокруг мундштука. Даниэль не сразу смог подобрать слова для ответа: возмущение, надувшееся у него в груди подобно тугому шару, мешало им выбраться из горла.
— Я несомненно благодарен вам, — произнес он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более язвительно, но предчувствуя, что получается у него из рук вон плохо, — но предполагаю, что Мадам лучше знать цену моему труду.
Жюли усмехнулась. С кончика ее сигареты сорвались и упали на пол несколько хлопьев пепла.
— О да, Мадам знает цену всему на свете, — согласилась она, делая шаг в сторону; Даниэль обернулся следом за ней, стараясь не дать ей оказаться за своей спиной, но ее, как выяснилось, интересовал не он, а расставленные на столе краски. Двумя пальцами взяв банку с киноварью, она с явным удовольствием принюхалась к ней и тут же, не успел Даниэль ее одернуть, вернула на место. — В этом знании она достигла совершенства, пожалуй, но… но ты ведь согласился работать бесплатно?
— То, что для одного человека не стоит ничего, для другого может быть великой ценностью, — ответил Даниэль с достоинством, неловко, но неумолимо оттесняя Жюли от стола. Меньше всего ему хотелось, чтобы она дотронулась до чего-то еще из его вещей, но она подобных порывов больше и не проявляла: оказавшись к молодому человеку почти вплотную, вперила в его лицо взгляд лихорадочно блестящих глаз.
— Хочешь совет?
Он хотел отступить, но Жюли с неожиданной силой схватила его за отворот жилета.
— Проваливай отсюда, — проговорила она без всякой угрозы, ласковым и даже заботливым тоном. — Проваливай и никогда не возвращайся, если ты, конечно, сам себе еще дорог.
«Да она же сумасшедшая, — пронеслось у него в голове. — Сумасшедшая или просто пьяна». Ему тут же вспомнилось, что он услышал от Мадам за несколько дней до того: теперь он мог воочию убедиться в ее правоте. От этого Даниэль испытал такое облегчение, что чуть не рассмеялся Жюли в лицо; в любом случае, его былого напряжения как ни бывало, он даже устыдился того, что мог воспринимать слова этой странноватой девицы всерьез.
— Спасибо за совет, — снисходительно проговорил он, отстраняя ее бледную руку. — Но, боюсь, я им не воспользуюсь.
Она недолго продолжала смотреть на него, и он готов был поклясться, что по ее лицу пробежала мимолетная рябь сожаления.
— Дело твое, — наконец сказала она, отступая. — Удачного дня, милашка. И все-таки сделай что-нибудь с лебедем, а то он вот-вот закудахтает.
Развернувшись, она удалилась. В дверях с ней столкнулась заходившая в зал Полина, несущая поднос с обедом для Даниэля; даже не взглянув на нее, Жюли прошла мимо и стремительно, как взмывает в небо упустивший добычу ястреб, взбежала по лестнице на второй этаж.
— Не обращайте внимания, — произнесла Полина, приближаясь; несомненно, ей хватило одного взгляда на Даниэля, чтобы понять, что он задет и расстроен. — Сколько я здесь, она всегда такая была.
— Я удивлен, что публика в ней находит, — проговорил он, берясь за кувшин с вином. — Это же настоящая бестия.
— Может, в этом и дело? — предположила Полина безмятежно. — Кто-то находит ее манеры очаровательными.
— Не вижу ничего очаровательного в том, чтобы оскорблять людей просто так, — буркнул Даниэль, разглядывая многострадального лебедя — то ли Жюли умудрилась его околдовать, то ли ему самому начало казаться, что тот получается неуклюжим и кривобоким. Полина, проследив за его взглядом, улыбнулась мягко и чуть печально:
— Не будьте к ней так строги, месье. Я думаю, она от чего-то страдает. И хочет сделать так, пусть и не нарочно, чтобы страдал кто-то вместе с ней.
— Отчего ей страдать? У нее же все есть, — вопросил Даниэль и, прекрасно осознавая, что на его реплику не может быть ответа, принялся за еду.
***
В увеселительном заведении мадам Э. было три этажа: на первом располагались залы для гостей и хозяйственные помещения, на втором — спальни девиц, где те жили и, если на то была надобность, принимали гостей, а весь третий этаж занимали апартаменты Жюли — квартира, не уступающая обстановкой лучшему номеру Гранд Отеля, с тремя просторными комнатами и собственной ванной. Сама Мадам жила в пристройке по соседству; окна ее выходили во внутренний двор, а входная дверь была сделана из крепчайшего металла, так что выбить ее не смогли бы и десятеро дюжих мужчин. Здесь было по-своему уютно, хотя комнаты, обставленные преимущественно в восточном стиле, были довольно тесными; в свое время Мадам предложили зрительно увеличить их, развесив в нескольких местах зеркала, но она, по одной ей известным причинам, наотрез отказалась от этого плана. Никто, кроме нее самой, не имел доступа в пристройку, и именно здесь она принимала тех, чьи визиты в заведение носили сугубо конфиденциальный характер. В тот день, когда состоялся разговор Жюли и Даниэля, к Мадам пришел гость, чьи посещения, будучи довольно частыми, до сих пор остались не замеченными даже вездесущей Эжени. Гость был одет в простой черный сюртук и носил надвинутую на глаза шляпу; впрочем, последняя предосторожность была излишней, ведь в его внешности не было ничего примечательного, и едва ли, встретив его на улице, кто-то из наших читателей испытал бы искушение обернуться. Тем не менее, этим гостем Мадам очень дорожила и даже лично варила ему кофе — этим искусством она владела мастерски, но чести принять чашку из ее рук до сих пор удостаивались весьма немногие.
— Итак? — мужчина благодарно кивнул ей и пригласил сесть напротив него. — Как поживают наши друзья из военного министерства?
— Генерал Монро верит в успех своего заговора, — деловито доложила ему Мадам. — Он рассказал Жюли, что у него на вторник назначена встреча с поверенным австро-венгерского атташе.
— Вот как? И что же будет предметом этой встречи?
— Он изъяснялся весьма туманно, — произнесла Мадам с сожалением, — но из того, что она рассказала, можно понять, что он надеется на солидную награду в обмен на свои услуги. Он уверен, что разногласия с Германией должны быть забыты, и многим придется по вкусу идея «Великого Европейского союза», противостоящего влиянию Британии и России.