С громким, сочным всплеском губка ушла под воду. Жюли села в ванне, едва не смахнув на пол бокал; Лили не отступила, глядя на нее исподлобья, как смотрит бык на матадора перед тем, как устремиться вперед. Несколько секунд между ними висело молчание. Наконец Жюли прервала его, запрокинув голову и разразившись бесцветным, надорванным смехом:
— А ты не так проста, как хочешь показаться, правда, цветочек? Дам тебе только один совет.
Перегнувшись через бортик, она оказалась с Лили лицом к лицу. Последняя точно окаменела, без видимого трепета выдерживая направленный на нее взгляд, где заплясали безумные всполохи.
— Пока выбирай осторожнее, кому показать свои зубки, — сказала Жюли вздрагивающим голосом, но без тени злости. — Иначе можешь навлечь на себя очень большую беду.
Лили не ответила, но ее ответа и не требовалось. Отвернувшись от нее, Жюли выловила со дна ванны губку и с сожалением вернула ее на полку.
— Иди, я закончу сама.
Присев на прощание в поклоне, Лили выбежала вон. Глядя ей вслед, Жюли коротко качнула головой:
— Цветочек, значит… шипы при нем тоже есть.
Неизвестно, что в собственных словах развеселило ее, но она рассмеялась; впрочем, стало ясно, что смех был не более чем попыткой скрыть приступ судорожного, удушающего кашля. Сотрясаясь, как одержимая, Жюли согнулась пополам и прижала ладонь ко рту; из груди ее вырывались тяжелые свистящие хрипы, и она вцепилась в бортик, чтобы не упасть, не соскользнуть под воду, лишившись сознания. В вязкой тишине ванной ее кашель разносился гулким эхом — по счастью, приступ продолжался недолго, и вскоре Жюли, пережидая последовавший за ним прилив обморочного опустошения, вновь смогла распрямиться и расправить плечи. Руку она уронила рядом с собой, и в том месте, где ее пальцы ушли под воду, разбегались по мутной глади мелкие разводы слизи и крови.
6. Le rapprochement
Лето вступило в свои права, и загустевший от жары воздух наполнился терпким ароматом цветущих лип, от которого сладко пьянило голову. В один из таких дней, когда солнце светило особенно ярко, а в заведении открыли все окна, пытаясь спастись от всепроникающей жары, Даниэль, порядком вымотанный, но довольный собой, сказал Мадам, что работа его закончена.
Она не торопилась высказывать свое мнение: прошла оба зала из конца в конец, изредка касаясь ладонью стен, на которых только-только высохла краска. По ее лицу невозможно было сказать, по нраву ли ей пришелся результат его трудов, и Даниэль, следующий за ней, успел начать тревожиться, что сделал что-то не так. Однако его опасениям, по счастью, не суждено было сбыться.
— Что ж, — наконец сказала Мадам, когда они вернулись в большой зал, — это хорошо. Я не думала, что ты справишься так быстро.
Не зная, что лучше ответить, он изобразил короткий поклон.
— Как бы то ни было, свою часть договора ты выполнил, — произнесла Мадам с видом покровительственным и величавым, точно ей предстояло вручить своему собеседнику орден или посвятить его в рыцари. — А я человек слова.
Даниэль выпрямился, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Мадам, распахнув двери зала, окликнула Лили, и та прибежала тут же, неловко подобрав юбку и от волнения едва не спотыкаясь о собственные ноги.
— Иди с ним, — повелела Мадам, кивая ей в сторону Даниэля. — Делай то, что он скажет. Я жду тебя обратно к вечеру.
Последние слова как будто были обращены не только к Лили; наблюдая за тем, как Даниэль уводит ее, Мадам как будто хотела сказать еще что-то, но передумала в последний момент — только коротко махнула рукой, когда за ними закрылась дверь, и, удостоив пустой зал еще одним удовлетворенным взглядом, скрылась наверху.
***
— Могу я задать вам вопрос?
Выйдя из заведения, Даниэль и Лили направились к бульвару; тот был забит снующими во все стороны экипажами, и они остановились, пропуская несколько из них. Один, управляемый лихачом-кучером, пронесся совсем близко, и Даниэль машинально схватил Лили за руку, заставляя ее отступить назад. Опасность миновала, и они смогли продолжить свой путь, но рук, хоть не было уже нужды держать их сомкнутыми, так и не разняли.
— Можешь задавать и не спрашивать разрешения, — ответил Даниэль, ненадолго останавливаясь у магазина с кистями и красками и прикидывая, всего ли у него дома достаточно для работы. Лили все же слегка помялась, прежде чем спросить — возможно, она считала свой интерес чем-то неприличным.
— Вы иногда странно разговариваете*. В некоторых словах… словом, вы не из Парижа?
— Нет, — ответил он, увлекая ее дальше, к площади Шапель. — Я родился в Меце. Это в Лотарингии. Но моя семья уехала оттуда, когда началась война.
— Война… — по тому, как произнесла Лили это слово, ясно было, что оно имеет для нее смысл весьма абстрактный, никак не соотносящийся с реальностью. — Вы помните войну?
Даниэль качнул головой:
— Нет. Просто в одно утро меня разбудили и сказали, что мы уезжаем. Тогда я ничего не понял, все было проделано в жуткой спешке… а уже потом узнал, что наш город заняли немцы.
— И что было потом?
— Потом? — переспросил Даниэль, не понимая, чем вызвано столь острое любопытство его юной спутницы. — Потом… ничего. Мы обосновались на новом месте. В чем-то оно было даже лучше прежнего. И не так далеко от Парижа.
— И что же, — Лили замедлила шаг, чтобы отряхнуть с подола капли воды, попавшие туда из-под колес проехавшей мимо повозки, — вы никогда не хотели вернуться?
— Куда? В Мец?
— Да, — кивнула она, поднимая на него взгляд. — Там ведь дом. Разве нет?
Ее вопрос, заданный совершенно искренним тоном, поставил Даниэля в тупик. Они с Лили продолжили свой путь, а он сосредоточенно размышлял, не зная толком, какой ответ будет правдивым и не будет звучать глупо.
— Я редко об этом думаю, — наконец признался он. — Если только Франция вернет себе те места… но почему-то сомневаюсь, что доживу до этого момента, — он улыбнулся немного виновато, точно прося прощения за свои не слишком патриотические настроения. — Но почему ты спрашиваешь?
— Матушка говорила, — степенно ответила Лили, — хочешь узнать человека — спроси его о доме.
— Интересная точка зрения, — произнес он, понемногу увлекаясь этой мыслью. — Где тогда твой дом?
Без тени сомнения или колебания Лили ответила:
— У Мадам. Я там совсем немного, но очень ко всему привязалась. Мне очень повезло, что она согласилась меня принять.
Последнюю фразу она произнесла на одном дыхании, точно стараясь не забыть слова, но Даниэль не успел уточнить, в чем же, по ее мнению, заключается везение: они подошли к дому, и он отвлекся на то, чтобы разыскать в кармане ключи, а затем, захваченный мыслями о грядущей работе, позабыл обо всем остальном.