— Я просто знаю, что дай ему волю — он будет говорить без остановки целый час, — Джейсон пожал плечами и дернулся в явном порыве закинуть на стол одну или даже обе ноги, но вспомнил вовремя, что обстановка к тому не располагает, и потому вид у него был такой, словно он ни с того ни с сего едва не упал со стула. — За это время мы все успеем уснуть!
— Хорошо, — проговорил Анью примирительно, — я попробую уложиться в полчаса.
— Я буду бесконечно благодарен. Чудовищно хочется выпить.
— Из уважения к твоим чувствам, — Анью кивнул ему и снова повернулся к испанцу, положил руку ему на плечо; Эжени при этом заметила, что тот подслеповато щурится, с явным трудом всматриваясь в его лицо. — Ксавье, как твой лучший друг я могу сказать…
В этот момент перед Эжени поставили блюдо с источающим пар омаром, и она позволила себе отвлечься на еду; к слову говоря, из всей компании за столом никто не обращал на нее никакого внимания, даже Анью не допускал в ее сторону ни одного лишнего взгляда, ничем не показывая свой интерес, из чего она сделала вывод, что по каким-то причинам он решил скрыть их знакомство от своих друзей. Ее, отнюдь не нуждавшуюся сейчас в чьем-либо излишнем внимании, это всецело устраивало, и она, никем не отвлекаемая, смогла расправиться со своим обедом и заказать десерт — как раз тогда, когда собравшийся на подмостках оркестр заиграл первые такты венского вальса.
— Боже, и тут… — невольно усмехнулась Эжени себе под нос, но тут же состроила серьезное и в чем-то безразличное выражение лица, когда увидел, что Анью оставил своих друзей и направляется к ней.
— Позволите вас пригласить?
— С удовольствием, — сказала она, берясь за его ладонь. Не стоит напоминать отдельно, что искусством танца Эжени владела в совершенстве, и не существовало в мире ни одной музыки, которую она не смогла бы укротить, подчинить своим отточенным и в то же время плавным движениям; что до вальса, то она вовсе могла бы станцевать несколько туров подряд, не открывая глаз и даже не приходя в сознание, и тем более велико было ее удивление, когда она поняла, что ее новоиспеченный партнер ни в чем не уступает ей в умении слиться с танцем в единое целое. Можно было представить, что Анью не весит ровно ничего, ибо шаги его едва касались блестящего паркета, но за этой кажущейся воздушностью крылась неуловимая, но непреодолимая сила, которой невозможно было сопротивляться — поняв, что в кои-то веки ее действительно ведут, плавно и умело, а не тянут за собой, порываясь наступить на подол или отдавить ногу, Эжени не сдержала потрясенного вздоха.
— Вы очень хороши.
— Вы тоже, — произнес он серьезным тоном, но во взгляде его при этом загорелся непонятный огонь. — Танцевать с вами — великое удовольствие. Настоящее украшение вечера.
— Благодарю, — Эжени позволила себе чуть крепче сжать его плечо, и Анью, несомненно почувствовав это, в немом удовлетворении прикрыл глаза. — К слову, омары были прекрасны. Вы не ошиблись.
— Я редко позволяю себе такую роскошь, как ошибаться, — ответил он без лишней скромности. — Но повара сегодня превзошли себя. Должно быть, предчувствовали, какое блестящее общество здесь соберется.
Эжени состроила недоуменную гримасу, показывая, что ждет уточнения, и Анью не замедлил ей его предоставить:
— Кто бы мог подумать, что в одном зале сегодня соберутся самые опасные грабители Старого и Нового света, лучшая куртизанка Парижа, — его руки закаменели, не давая Эжени, у которой внутри все разом свело судорогой, вырваться или отступить, — и один из самых дорогих наемных убийц Европы, который пришел следом за вами и весь вечер не сводит с вас глаз.
— Ч… что? — спросила она беспомощно, не зная, что делать со своим раскрытым инкогнито. Анью, напустив на себя таинственный и одновременно игривый вид, наклонился к ее уху, чтобы прошептать — и, наверное, в зале не нашлось бы ни одного человека, кто угадал бы по его лицу истинный смысл его слов:
— Мужчина в двух столиках от вашего. Не оборачивайтесь. Сейчас мы повернемся, и вы его увидите.
Эжени, взглянув на него, рассмеялась и опустила взгляд, точно он сделал ей остроумный и двусмысленный комплимент:
— Кто он?
— Никто не знает его имени. Но у него отличная репутация. Он убивает исподтишка, использует особый нож, который называют «мизерикорд». Удар милосердия… когда-то так добивали тяжело раненых рыцарей, вгоняя лезвие в сочленения доспехов. Лезвие очень тонкое, и обычно жертва чувствует лишь небольшой укол, прежде чем истечь кровью.
Он говорил, усмехаясь, точно рассказывал веселую историю или шутил; Эжени продолжала удерживать на лице улыбку, радуясь тому, что за слоем румян и пудры не видно бледности ее лица.
— Как я уже говорил, этот человек пришел следом за вами, — произнес Анью, и голос его звучал для нее громче и яснее любой музыки и любого шума, — и не может от вас оторваться. Либо он пополнил ряды поклонников вашего таланта, либо…?
— Либо… — эхом повторила Эжени, стараясь не поддаваться затопляющей разум панике. Впрочем, воцарившаяся в зале тишина позволила ей быстрее взять себя в руки; Анью наградил ее долгим взглядом, удостовериваясь, не собирается ли она лишиться чувств, но она лишь улыбнулась, коротко кланяясь ему:
— Благодарю, месье. Надеюсь, мы повторим танец в нашу следующую встречу?
— Я буду ждать, — пообещал он, прежде чем вернуться к своим спутникам. Эжени тоже заняла место за своим столом, безмятежно принявшись за принесенный десерт; в сторону того, на кого указал ей Анью, она не смотрела даже случайно, полностью сосредоточившись на сорбете и шоколадном суфле. Затем, когда с десертом было покончено, она заказала себе еще вина и невзначай осведомилась у официанта о местонахождении уборной.
— Направо из холла, мадам, — отозвался тот, и его ответ оставил Эжени весьма довольной. Бросив на стол салфетку, она покинула зал неторопливым шагом, обычным для тех, кто разомлел от обилия еды и выпивки. Никто не мог знать, каких усилий стоила ей видимая леность движений; в сердце у нее что-то разрывалось, подстегивая бежать как можно быстрее, но Эжени представила себе, как запирает свой страх на тяжелый замок, оставляя ему лишь биться, как бабочка в стекло, о выстроенную ей преграду — и ей стало немногим, но легче. В уборной она промокнула лицо платком, долго и внимательно посмотрела на свое отражение, а затем, раскрыв ридикюль, выудила из него узкий, короткий, но очень острый стилет.
— Удар милосердия, — пробормотала она себе под нос, пряча острие в ладони. По счастью, никого больше не было в уборной и никто не мог испугаться ее угрожающего жеста; выйдя обратно в коридор, Эжени огляделась по сторонам и направилась в противоположную от выхода сторону — туда, где располагалась кухня, а за нею — черный ход.
Никто как будто не замечал ее, только пробегавшая мимо судомойка бросила удивленный взгляд, но ей хватило ума не забивать себе голову чужими причудами. Дверь, к которой стремилась Эжени, оказалась открыта, и она, жалея о том, что накидку пришлось оставить в гардеробной, беспрепятственно выскользнула во внутренний двор. Здесь был свален мусор и горы источающих смрад объедков; Эжени, брезгливо подобрав юбку, обошла их, стремясь побыстрее покинуть двор, завернула за угол и замерла, понимая, что не видит ни калитки, ни иного выхода. Двор был глухим.