— Ничего особенного, «Танцовщица кабаре». По моему мнению — ужасная затасканная пошлость, но кое-кому понравилось. Об этой девчонке заговорили. Впрочем, — заключила она, — теперь я вижу, что она мало что из себя представляет. А Бабетт мы еще долго не увидим. Молись, чтобы нам и дальше так везло.
Даниэль рад был бы исполнить ее просьбу, но слова молитвы не шли ему на ум — их неумолимо выдавила из его сознания темная, зыбучая лавина дурного предчувствия.
***
Первое отделение вышло нервным, хотя этого как будто никто не заметил. Лили держалась, не изменяя своему слову, но видно было, что она делает это из последних сил; размышляя о том, не поседеет ли он полностью, как старик, еще до окончания спектакля, Даниэль в антракте спустился в курительную комнату и у самых ее дверей наткнулся на Пассавана. Тот подманил его к себе, едва завидев — по его оживленному лицу было видно, что ему не терпится поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями.
— Наша дива сегодня не в духе, конечно, — граф поцокал языком, качая головой, и предложил Даниэлю набитый сигаретами портсигар, но тот жестом отказался: в горле его встал тяжелый ком, мешающий даже дышать, и всякое желание курить сразу же исчезло. — Но как вам Клоринда? Хороша, а? Не мог оторвать глаз! Надеюсь, она будет благоразумнее своей предшественницы…
— Полагаю, на это можно рассчитывать, — процедил Даниэль сквозь зубы и, воспользовавшись первой же возможностью, избавился от его общества. Мадам, как он заметил, тоже куда-то исчезла, и никто из встреченных им знакомых не знал, где найти ее; в конце концов, терзаемый все сильнее ощущением, будто в спину ему дышит что-то ужасное и неотвратимое, Даниэль решил еще раз наведаться за кулисы. Сделал он это весьма вовремя — стоило ему оказаться в толпе снующих во все стороны статистов и рабочих сцены, стоило увидеть в этой толпе Мадам, направляющуюся, судя по всему, обратно в зрительный зал, как из-за двери гримерной вырвался, прокатился громовым раскатом по коридору чей-то панический вопль.
— Кто-нибудь! На помощь!
Кто кричал, Даниэль так и не понял — но это была не Лили, и осознание этого его как будто оглушило. Забыв себя, он ринулся к двери, расталкивая всех, кто попадался ему на пути, и то же сделала Мадам, так что в гримерную они влетели вдвоем, чтобы увидеть, как Клоринда отшатывается к стене, закрыв ладонями рот, а Эрминия… Эрминия склоняется над Лили, не закончившей переодевание, завалившейся на пол, как мешок, и силящейся исторгнуть из себя содержимое своего желудка.
— Найдите вра… — начала она, помогая Лили перевернуться на бок, но тут рядом с ней оказалась Мадам, схватила за плечо и с неожиданной силой оттолкнула — так, что девица едва не упала тоже.
— Вон отсюда, — почти прорычала Мадам, оборачиваясь к тем, кто был еще в гримерной, и к тем, кто несмело заглядывал внутрь через дверную щель. — Убирайтесь все! Вон!
Девицы брызнули в стороны, как напуганные воробьи; Даниэль, подчиняясь одному лишь бешеному взгляду Мадам, помог ей перенести Лили на софу, подложил несчастной под голову подушку и, дотронувшись до нее, понял, что ее руки и плечи смертельно холодны, а на лбу выступила мелкая сеть испарины.
— Воды, — приказала Мадам, и Даниэль засуетился в поисках кувшина. Тот обнаружился на комоде, а рядом с ним — полупустой бокал с вином; вытряхнув на пол все, что оставалось на дне, Даниэль наполнил его заново и поднес к обескровленным губам Лили. Та разразилась новым приступом придушенного кашля и безвольно запрокинула голову назад, так и не открывая глаз.
— Нет, — забормотала она приглушенно, так что Даниэль лишь ценой больших усилий смог понять, что за слова кроются в бессвязных звуках, вырывающихся из ее горла. — Домой… я хочу домой…
Даниэль взглянул на Мадам. Внутри у него что-то с воем корежилось, падало куда-то вниз, в непроглядную пустоту — ту самую, которую он увидел в ее глазах, похожих сейчас на куски затянутого изморозью стекла.
— Если прервать спектакль…
— Ты смеешься? — Мадам резко встала, расправляя юбку, и он пролил себе на фрак половину содержимого бокала. — Билеты раскуплены, зрители в зале. Буфф дю Нор обдерет нас до нитки.
— Что тогда делать?
Сжав губы, Мадам метнула пронзительный взгляд на Лили — та лежала неподвижно, похожая сейчас на куклу, отброшенную ребенком в сиюминутном капризе, и только по ее свистящему дыханию можно было понять, что ее тело все еще не оставила жизнь.
— Ничего, — бросила Мадам, кивая Даниэлю. — Приведи ее в чувство. Ее выход через пятнадцать минут.
Не оборачиваясь и не замедляя шага, она вышла в коридор, и Даниэль с Лили остались в гримерной вдвоем. Не зная, что от него требуется, он протянул к ней дрожащие руки, попробовал несколькими судорожными движениями растереть ее плечи и грудь, но никакого отклика не последовало — и Даниэль, все больше поддаваясь затмевающему рассудок страху, с силой ее встряхнул.
— Давай же, Лили! Вставай!
Он слышал, что кричит, точно со стороны; его голос, его тело будто принадлежали не ему — он съежился, почти сгинул, утрачивая последние остатки контроля над собой, а его место занял кто-то другой, не меньше испуганный, но исполненный ослепительной яростью безнадежности.
— Вставай! Ты погубишь нас всех!
Он бы вытряс из нее душу, если бы это было возможно сделать существу человеческому, но в конце концов ему удалось добиться того, чтобы Лили приоткрыла глаза, шепнула с усилием:
— Месье, я не…
— Тебе надо выйти на сцену, — заговорил он, не слушая ее, стремясь задавить в зародыше любое возможное сопротивление, чтобы оно не передалось ему, не пустило и в его сердце свои зловредные корни. — Лили, ты должна… тебя же там ждут!
— Публика будет в восторге, — пробормотала она, снова ускальзывая от него в пучину неясного бреда; понимая, что не может допустить этого, Даниэль схватил бокал, в котором еще что-то оставалось, выплеснул остатки воды Лили на лицо.
— Очнись немедленно, черт тебя дери!
Возможно, это прозвучало резче и враждебнее, чем Даниэль желал бы, но оказало на Лили нужное ему воздействие: она вздрогнула, чуть приходя в себя, прижала к мокрому лицу ладони.
— Месье, зачем вы…
— Вставай, — он дернул ее на себя, заставляя сесть, и она спустила ноги на пол, сгорбленно уставившись в пространство перед собой. — Лили, твой выход…
Она всхлипнула жалко и отрывисто, точно мгновенно устыдившись своей слабости, но охватившая ее дрожь не позволила ей встать, не позволила даже пошевелиться.
— Возьми себя в руки, — продолжал Даниэль, крепче сжимая ее плечи и чувствуя, что под его руками Лили каменеет, как изваяние. — Лили, пойми, мы… Мы не можем потерять то, что приобрели ценой стольких жертв!
Слова ринулись с его языка прежде, чем он успел хотя бы осмыслить их, и на Лили подействовали подобно удару хлыста. Она медленно повернула голову, чтобы оказаться с Даниэлем лицом к лицу — и он увидел, что взгляд ее приобретает осмысленность, хоть видом своим она по-прежнему напоминает восставшего мертвеца. Почему-то это не обрадовало его, а лишь испугало; когда она пожелала встать на ноги, он смог лишь беспомощно выпустить ее и смотреть за тем, как она подходит к будуарному столику, слепо нашаривает на нем футляр с помадой, а затем долго, пронизывающе смотрит на себя саму в старом, потемневшем по краям зеркале.