— Лили, — понимая, что она слабо осознает, что говорит, и чувствуя себя обязанным остановить этот поток обвинений, Даниэль снова сделал шаг к ней навстречу, но это было ей как будто полностью безразлично — ее слишком увлекли заполонившие ее разум догадки. — Лили, у нас не было выбора…
Она рывком вскинула голову, и он успел увидеть, как в глазах ее проносится доселе не виданное им бешенство; а затем все мысли вышибло из его головы, оставив вместо них лишь гулкое ничто, когда Лили, его милая маленькая Лили ударила его по лицу.
— У вас всегда был выбор! — закричала она так, как будто ее жгли заживо. — Выбор, которого лишили меня!
Ему показалось на секунду, что весь мир рушится на него; инстинктивно хватаясь за щеку, он отступил точно по инерции, хотя едва ли слабые руки Лили могли хоть сколько-то всерьез заставить его пошатнуться. Говорить он не мог — только смотреть, как она тяжелой, старческой походкой отходит к столику и слепо тянет руку, чтобы коснуться своего отражения.
— Вы любите не меня, — проговорила она, и с каждым словом ее будто по частям оставляла жизнь; ее дрожащие пальцы замерли на ничтожном расстоянии от зеркальной поверхности. — Вы любите девочку с ваших картин. Но это не я.
Несколько секунд они провели в безмолвном недвижении, точно обоих сковало льдом. Лили ожила первая — опустила руку и, тяжело оперевшись о столик, попросила безжизненно и тускло:
— Уходите. Оставьте меня одну.
И Даниэль ушел, спотыкаясь, все еще не в силах ни понять, ни принять случившееся. Он не заметил даже, что все это время возле апартаментов Лили стояла Мадам — просто прошел мимо нее и принялся спускаться, вцепляясь в перила, чтобы не загреметь вниз по ступенькам. Мадам зорко проследила, чтобы он добрался до первого этажа целый и невредимый, и лишь затем, когда заведение огласил звук захлопнувшейся входной двери, заглянула к Лили.
Та, вопреки тому, что можно было ожидать, не билась в рыданиях и никоим другим образом не выражала обуревавших ее чувств, а просто сидела на краю постели и, бездумно глядя на собственные колени, машинально разглаживала на них юбку. Ни на что большее ее не хватало — даже когда Мадам остановилась подле нее, Лили не шевельнулась, не подняла головы.
— Вы все слышали, — сказала она, вновь не спрашивая, а утверждая.
— Да, — просто ответила Мадам, складывая на груди руки. С губ Лили сорвался короткий смешок — истерический, полубезумный.
— И что вы теперь сделаете? Убьете меня?
Ответ на вопрос ее словно не интересовал: исполненная оглушающего безразличия к собственной судьбе, она даже не вздрогнула, только шумно вдохнула, когда Мадам оказалась рядом, присела рядом с ней — и, протянув к Лили обе руки, приняла ее в объятия, прижала к своей груди и ласково коснулась ее волос.
— Девочка моя, — вкрадчиво заговорила она, и от звука ее смягчившегося голоса из-под крепко зажмуренных век Лили вновь покатились слезы, — ты же не удивишься, если я скажу, что знала, что так будет, с самого первого дня, как этот проходимец явился сюда? Должно быть, это мое проклятие — видеть, как все будет, и не иметь ни малейшей возможности это предотвратить…
Если до этого момента Лили могла ожидать подвоха, суровой кары, скрывающейся под маской нежности, то любые сомнения оставили ее, когда губы Мадам коротко коснулись ее лба. Захлебнувшись рыданиями, она вцепилась в свою покровительницу, затряслась всем телом, почти закричала, точно все то, что теснилось в ее несчастном сердце, причиняло ей невыносимую боль — а Мадам ждала со стоическим спокойствием, пока приступ закончится, а плач немного утихнет, чтобы вновь продолжить говорить:
— Все мы рано или поздно выучиваем этот урок. Страсть кружит нам голову и приносит удовольствие, но сантименты… их мы, в нашем деле, в наше время, не можем себе позволить.
Непонятно было, согласна с ней Лили или нет, но Мадам, не услышав возражений, трактовала это в лучшую для себя сторону.
— Если хочешь, — произнесла она певуче, — его завтра же найдут в Сене с перерезанной глоткой…
— Нет, — ответила Лили сдавленно, но твердо, приподнимаясь и неловко вытирая лицо рукавом. — Не хочу.
Мадам не стала настаивать:
— Хорошо. Но одного ты хочешь точно, так?
Лили быстро взглянула на нее и тут же опустила взгляд.
— Ну что ты, — Мадам дружелюбно усмехнулась, коротко касаясь ее запястья, — отнекиваться поздно. Если ты хочешь уйти, я отпущу тебя.
Секундная сумасшедшая радость на лице Лили быстро сменилась недоверием. Она судорожно скомкала в ладони край покрывала, глядя на Мадам с немым вопросом, и та поспешила заверить ее:
— Тебе нет нужды, подобно твоим предшественницам, убегать, поджав хвост. Ты уйдешь в лучах славы, ни от кого не прячась… и не с пустыми руками.
— Что нужно делать? — отрывисто спросила Лили, кусая губы. Мадам, обрадованная, хлопнула в ладоши:
— И все же в тебе есть деловая жилка! Люблю говорить с людьми на одном языке. А потребуется от тебя всего ничего, девочка моя — спасти меня, а, вернее сказать, мою репутацию и всех тех, кто от нее зависит.
На лице Лили отразилось недоумение.
— Но вы же сами сказали…
— Речь не обо мне, а о публике, которая тебя обожает, — обрубила Мадам, мимолетно нахмурившись. — Ты одна из самых известных актрис Парижа. Все еще помнят тот вечер, когда Зидлер вручил тебе корону. Ты можешь блистать вновь, как и раньше, если возьмешь себя в руки. Покори этих ослов заново, тебе это по силам. Ты столько сделала ради того, кто этого не стоил… на что ты способна ради самой себя?
Лили, безмолвствуя, вновь спрятала глаза, и Мадам, поднявшись с постели, цокнула языком:
— Подумай над тем, чего я от тебя хочу. Для этого у тебя есть вся ночь. Утром дашь мне ответ, готова ты или нет.
На этом беседу она посчитала оконченной и направилась к двери, едва не напевая; ее расположение духа улучшалось с каждой секундой, и она не стала скрывать триумфальной улыбки, когда до нее донесся голос Лили, звенящий, совсем чуть-чуть дрогнувший из-за недавних слез:
— Мадам?
— Да, дорогая?
Мадам обернулась. Лили смотрела на нее, сжимая кулаки, и на лице ее бродило выражение, которое бывает у солдат, готовых броситься в лобовую атаку.
— Вам не нужно ждать завтрашнего утра, — произнесла она. — Я дам ответ сейчас.
---
*Людовик Святой (1214 - 1270) - король Франции, канонизированный Католической церковью.
9. La vision
Это было чудом, иначе было это не назвать. Зал аплодировал стоя, с восторгом ничуть не меньшим, чем в тот памятный вечер у Зидлера, а Лили, сыгравшая только что лучший свой спектакль с начала сезона, не могла сдержать слез, слушая, как обрушиваются на нее со всех сторон крики «Браво!». Даниэль не отставал от этой обезумевшей толпы — еще несколько часов назад, когда занавес не был поднят, сердце его обрывалось от предчувствия неминуемой беды, и тем проще было ему окончательно потерять голову от осознания того, что его худшим опасениям не суждено было сбыться. Все предыдущие провалы были забыты; теперь, слушая, о чем говорят вокруг него, Даниэль с трудом мог представить, что та же самая публика еще несколько недель назад готова была растерзать несчастную Лили на части.