— Она прекрасна! — воскликнула мадам Т., щедро награждая мадам Э. поцелуями сразу в обе щеки. — Вы настоящая волшебница, дорогая, иначе не сказать!
— Это моя работа, — скромно улыбнулась Мадам, отстраняясь. — Но мне приятно, что вы, истинный ценитель, оценили ее по достоинству.
— С нетерпением буду ждать ваших юных дарований! Не удивляйтесь, мне уже донесли кое-какой слушок…
— Неужели кого-то может это удивить?
Никто из них не обратил внимания от Даниэля, и он, смешавшись с покинувшей зал толпой, попытался найти Лили. Сейчас, впрочем, это было бесполезно; им удалось встретиться лишь часом позже, на суаре у Пассавана, где Лили ускользнула, наконец, от бесконечных поздравлений и тостов в ее честь — посетовала на головную боль и, заявив, что ей необходимы свежий воздух и минутка уединения, скрылась на балконе второго этажа. Там Даниэль ее нашел, но, охваченный неожиданной робостью, долго не решался приблизиться к ней; наконец она чуть повернула голову, показывая, что не противится его присутствию, и он сделал несколько шагов вперед.
— Я должен тебя поздравить, — произнес он, и вместе со словами из его рта вырвался мгновенно истаявший клуб пара. Зима шла на убыль, но мороз еще ощущался в воздухе, и Лили зябко куталась в меховую накидку, а Даниэль, не додумавшийся захватить из гардероба сюртук, поминутно поводил плечами и едва не подпрыгивал на месте.
— Спасибо, месье, — сухо отозвалась она, глядя не на него, а прямо перед собой, но одновременно с тем будто и не на улицу, раскинувшуюся под их ногами ворохом вечерних огней, а в какое-то зияющее никуда. Даниэль нерешительно покашлял. Его все еще терзал стыд за то, что случилось между ними в заведении мадам Э., он чувствовал себя очень уставшим — но единственным, что позволяло ему в тот момент удерживать себя на плаву, не поддаваться сумасшедшему отчаянию, что затапливало его рассудок, была хрупкая надежда, что что-то еще можно выправить, вернуть на место, пустить по привычной колее. Боясь, что будущий разговор окажется для этой надежды роковым, Даниэль не знал, как подступиться к нему — и поэтому спросил как будто даже беззаботно, рыская по карманам в поисках портсигара:
— Куда ты так смотришь? Что видишь?
— Ничего, — ответила Лили все тем же тоном, разговаривая будто не с Даниэлем, а с самой собой. — Вернее сказать, все то же самое. Вижу темноту, которая все ближе и ближе. Скоро она поглотит тут все, и никто не сможет спастись.
— Тебе все снятся твои кошмары? — спросил Даниэль со вздохом. — Да, думали, что сегодня будет гроза, какой еще не видел Париж. Оказалось, только зря боялись. Ее пронесло стороной.
Лили покачала головой с усмешкой, явно не принимая его слова как что-то серьезное, и Даниэль, ощущая себя преглупо, поторопился спросить у нее:
— Что теперь?
— Теперь? — переспросила она с удивлением, будто Даниэля интересовало нечто само собой разумеющееся. — Граф де Пассаван хотел завтра навестить меня у Мадам. Я окажу ему эту услугу… напоследок.
Даниэль решил, что ему послышалось.
— Напоследок?
Лили повернулась к нему, и в первый миг он подумал, что перед ним стоит незнакомка — до того она выглядела отчужденной, твердой и холодной, совсем не его.
— Вы стали для меня хорошим учителем, месье, — проговорила она, шумно втянув в себя воздух, и извлекла что-то из кармана платья, вложила Даниэлю в ладонь и даже помогла ему сжать лишившиеся всяких сил пальцы, — пусть я и не сразу усвоила те уроки, что вы мне преподали. Обещаю, что не забуду их. Они дорогого стоят.
Он стоял, остолбеневший, не в силах вымолвить и слова, и старался удержать взгляд на лице Лили, но оно расплывалось у него перед глазами, и поэтому он лишь смутно понял, что на секунду оно исказилось в горестной гримасе, но Лили не позволила этому продлиться долго — покинула балкон, оставив после себя лишь легкий, как мираж, аромат духов и чего-то еще, мертвой хваткой сдавивший Даниэлю горло.
— Я вас заждался! — донесся до молодого человека голос Пассавана, наверняка дожидавшегося Лили возле дверей. — Я хотел спросить… не исполните ли вы для меня завтра вашу «Песню Розы»? Хотя бы один куплетик! Я так соскучился по ней, это не передать словами!
— Ваша просьба для меня — закон, граф.
— Чудесно, чудесно! — Пассаван даже хлопнул в ладоши, точно тех аплодисментов, которые он уже успел послать Лили сегодня вечером, было недостаточно. — Пойдемте в зал, дорогая, иначе мы оба превратимся в сосульки…
Да, холод, окутывавший балкон, ничуть не ослаб, но теперь Даниэль точно не ощущал его. Беспомощный, тщетно пытающийся разобраться в собственных мыслях, провести себя через необходимость принять случившееся, он стоял, как истукан, пока не увидел, что к нему приближается появившийся невесть откуда Роз. Тот был, как всегда, пьян, тайком утирал с губ следы чьей-то помады, но судя по его подернутому печалью лицу, был преисполнен сочувствия.
— Извини, что подслушал, приятель, — сказал он, подойдя к Даниэлю и заглядывая ему в глаза. — По тебе сразу было видно, что что-то неладно. Поэтому я решил побыть рядом, если вдруг нужна будет подмога.
Даниэлю нечего было на это ответить, и поэтому он просто кивнул.
— Эх, история стара как мир, — проговорил Роз, обхватывая его одной рукой за плечи и становясь с ним бок о бок, чтобы устремить мечтательный взгляд в затянутое облаками небо. — Мы, несчастные служители муз, и эти девицы, что дарят нам вдохновение, а затем разбивают сердца.
— Но я не понимаю, — вырвалось у Даниэля против его воли; меньше всего он хотел бы сейчас обнажать свою душу перед кем бы то ни было, но какая-то его часть в этот момент начала поступать вне зависимости от его желаний, — не понимаю…
Роз поглядел на него так, будто он сам был прошедшим сотню битв ветераном, а Даниэль — новобранцем, едва получившим боевое крещение.
— Она куртизанка, — хмыкнул он и добавил не без гордости за собственную мудрость, — а у этой породы девиц на уме только одно, а вместо сердца счетная машина. Чего же ты от нее хочешь? Я, знаешь ли, как-то раз тоже попал в сети к такой мастерице. Лучшие три месяца для меня, но, увы, не для моего кошелька.
— Но она…
Он забыл, что хотел сказать, как только понял, что Лили оставила в его руке на прощание. Это была вещь, которую он до сих пор не без грусти считал потерянной, вещь, с которой он до определенного момента своей жизни не расставался — уже изрядно истрепавшаяся визитница, в которой крылся, сложенный вдвое, листок, на котором Лили когда-то вывела собственное имя несмелой, пока еще неумелой рукой.
Даниэль понял, что задыхается, будто в нос и рот ему заливают что-то густое, вязкое, источающее нестерпимый запах гнилья; оно впитывалось в его жилы, становилось его плотью, и он почти шарахнулся от Роза, ослепленный одновременно ужасом и неожиданно ясным, холодным желанием содрать с себя кожу, вырвать ребра, любой ценой освободиться от того, что кипуче теснилось и раздувалось в нем.