— Едва ли, лейтенант, — хмыкнула мадам с удивительным спокойствием. — Я убила его.
Джеймс на мгновение прикрыл глаза и предпочел промолчать.
— Так на что вы злитесь? — по-прежнему тихо повторила мадам, делая осторожный шаг вперед. — И с чего вы решили, что я хотела выставить вас дураком?
— Мадам, — ответил Джеймс почти ядовитым тоном. — Я ни разу в жизни не встречал женщину, которая могла бы убить человека подобным выстрелом. Да еще и из кремневого пистолета. Меткости вам не занимать. И я, скажу прямо, не могу понять, зачем вы просили о помощи, если она вам не нужна.
— Почему же не нужна? — совсем тихо спросила мадам, делая еще один шаг. — Я жена торговца, а не офицер флота. У меня нет корабля, я не слишком много смыслю в управлении им, и я в жизни не держала в руках шпагу. У меня есть лишь пара пистолетов, и вы не хуже меня знаете, сколько времени приходится тратить на их перезарядку. А что до меткости… — она осеклась и улыбнулась грустно и мечтательно одновременно. — Мой отец обожал охотиться на диких уток и часто брал меня с собой на болота. Вот я и… наловчилась.
— И я должен в это поверить? — сухо спросил Джеймс, ничуть не растроганный ее словами. Мадам помедлила и подняла уголок губ в саркастичной улыбке.
— Ваш капитан поверил. И в уток, и в то, что я не располагаю никакими ценными предметами. Но у меня были опасения… что вас так просто не проведешь, — согласилась она, медленно, даже осторожно подходя вплотную. И подняла руку, дотронувшись самыми кончиками пальцев до оставшейся от удара снастью темной полосы на его скуле и виске. Джеймс вздрогнул и перехватил горячую ладонь, крепко сжимая ее в пальцах.
— Кровоподтеки вам не к лицу, если хотите знать, — негромко, почти с нежностью, сказала мадам, ничуть не смутившись, и наклонилась вперед прежде, чем он успел даже понять, что она задумала. На лицо упали длинные каштановые волосы, ко рту прижались теплые мягкие губы, и она подалась вперед всем телом, прижимаясь к нему без малейшего смятения. Нужно было отстраниться, напомнить ей о муже, наверняка ждущем ее в Порт-Ройале, напомнить самому себе… Но все мысли мгновенно вылетали из головы, не успевая толком оформиться в слова.
Она отстранилась сама — наверняка посмеиваясь в мыслях над тем, как он выдохнул, не открывая глаз, — и у Джеймса всё же вырвался вопрос, не ему дававший покоя с того самого мгновения, когда он увидел ее стреляющей из пистолета
— Теперь вы пытаетесь купить меня?
Мадам вздрогнула, словно от пощечины, сжала на мгновение губы и спросила ледяным тоном, отбросив всякую вежливость:
— Вы назвали меня шлюхой, лейтенант?
— Нет, мадам. Я не представляю, кем вы являетесь, и не имею права вас судить. Но сейчас… я не знаю, как мне следует это понимать. Хотя должен заметить, что если вы намерены завоевать чье-то доверие, то вам стоит выбрать капитана корабля, а не одного из лейтенантов. Толку будет больше.
Она сжала губы вновь, но заговорила так, словно услышала что-то пусть и глупое, но почти безобидное.
— Ради всего святого, Джеймс! Ты так ничего и не понял?! Мне не нужен капитан этого проклятого корабля! Я хочу тебя!
И с силой толкнула его рукой в грудь, заставляя откинуться на жесткую подушку, вновь подалась вперед, обвивая его руками и ногами, словно смертоносная лиана, и поцеловала с жадностью умирающего от жажды человека, случайно набредшего на колодец с водой посреди бескрайней пустыни. Неправильно, нечестно по отношению к мужчине, что ждал ее возвращения, не… Невыносимо продолжать и невозможно остановиться.
— Джеймс, — бормотала Катрин между поцелуями, пока он не прижал ее к жесткому, набитому соломой тюфяку и не попытался отдышаться, сдирая с шеи наполовину развязанный белый платок.
— Я… не могу.
— Я недостаточно красива?
— Что?
Недостаточно красива? Она? Нужно было быть слепым, чтобы не заметить лукавые золотистые искры в глубине прозрачных зеленых глаз, чтобы не любоваться обрамлявшими нежное лицо кольцами каштановых волос, чтобы не разглядеть за маской хитрости и насмешки истинную суть.
— Нет, конечно же, нет…
— Раз так, — прошептала Катрин одними губами, подаваясь вперед, почти садясь на постели и стягивая с плеч темный камзол, — то к дьяволу всё остальное.
И принялась расстегивать пуговицы на длинном узком жилете. Бросила его на пол, схватилась обеими руками за подол тонкой белой рубашки, едва скрывавшей очертания груди, и Джеймс закрыл глаза. У него не было никакого права даже смотреть на нее.
Шорох сбрасываемой одежды на мгновение заглушил короткий, совсем тихий смешок.
— Знаешь, в тебя невозможно не влюбиться.
И она прильнула к нему вновь, горячая, страстная, умоляющая. Самый потрясающий и ужасающий шторм, который только знали эти воды. Разразись сейчас за бортом страшнейший ураган, поднимающий валы в пятьдесят футов высотой, и эти волны показались бы ничтожными в сравнении с тем, как она стонала, выгибая спину, запрокидывая голову, отчего длинные волосы хлестали ее по плечам и груди, и насаживаясь на него снова и снова. Умоляя не прекращать — словно в этом мире была хоть одна сила, способная заставить его оторваться от этих губ и длинной шеи — и от волнения переходя на французский.
— Je t’aime!
Снова и снова, пока он не сдался захлестнувшей его горячей волне, впустую растрачивая последние силы на то, чтобы сдержать отчаянный стон. Пока они оба не обессилели настолько, что уже не могли даже разжать рук.
— Ты весь дрожишь, — прошептала Катрин, по-прежнему прижимаясь к нему всем телом, и провела пальцами по его спутанным волосам, прежде чем нежно поцеловать в губы. — Тебе хорошо со мной?
— Я… я…
— Ш-ш-ш, — улыбнулась она и целовала его, пока он не заснул, ласково касаясь губами его лица и шеи. А затем лежала, слушая плеск волн и чувствуя, как щекочет грудь его тихое размеренное дыхание. Гладила его по длинным темным волосам, с которых давно уже соскользнула стягивавшая их в хвост ленточка, любовалась тем, как они завивались в ее пальцах, и бормотала, зная, что не разбудит, даже если прикажет дать залп из всех корабельных пушек разом.
— Mon amour. Mon tendre amour.
========== VII ==========
Шторм так и не начался. Катрин поняла это еще до того, как открыла глаза — чувствуя кожей грубую, покалывающую грудь ткань простыни — и сонно скользнула рукой по такой же грубой наощупь подушке, уже зная, что найдет только пустоту. Эта постель была слишком узкой, чтобы не почувствовать одиночество в первое же мгновение после пробуждения.
Вахта? Или благородный джентльмен не выдержал мук совести от того, что вступил в связь с чужой женой, и сбежал, чтобы не смотреть ей в глаза, когда она проснется? Пожалуй, вторая мысль была для нее предпочтительнее. Было что-то необъяснимо очаровательное в том, чтобы обнаружить под офицерским мундиром — под этим символом мужской уверенности и непоколебимости — смятение и совсем мальчишескую ранимость.
Открыв глаза, она поначалу не увидела ничего, кроме темноты. Затем прищурилась и всё же разглядела чуть более светлое пятно единственного окна. Корабль качало на волнах, но эта качка показалась бы сильной лишь тому, кто впервые вышел в открытое море. Если этой ночью и был шторм, то он прошел стороной, не потревожив их сна.
Искать одежду пришлось наощупь. Застегивать пуговицы, расправлять кружева на жабо рубашки. Катрин вернулась в свою каюту, чтобы расчесать волосы, и, не удержавшись, отыскала среди вещей черепаховый гребень. Не самый красивый из тех, что у нее был — все стоящие украшения остались под замком и охраной мужа, — но всё же позволявший… чувствовать себя увереннее.