— А чьи же?
— Франции, лейтенант.
— Франции, — сухо повторил Джеймс, в глубине души понимая, что ему следовало ожидать чего-то подобного.Если бы он задумался об этом с самого начала, а не восхищался впустую ее непослушными темными кудрями, сверкающими глазами и тонкими чертами лица, то давно заметил бы, что эта женщина вела себя подозрительно едва ли не с самой первой встречи. Пользуясь тем, что мужчины не станут задавать чужой жене лишних вопросов. — И вы решили скрыться от связанных с этими делами неприятностей на английском военном корабле. Умно.
У мадам едва заметно задрожали губы. Она прекрасно поняла, что это отнюдь не похвала.
— Я не планировала этого, лейтенант. Наша встреча была случайностью.
— Но вы ею воспользовались.
— Я, — пробормотала мадам, обиженно кусая губы, — надеялась, что они не рискнут связываться с военными.
— Что ж, — сухо ответил Джеймс, — этого мы не узнаем, пока они нас не догонят. Если они вообще идут за нами.
Мадам помолчала, покаянно опустив глаза в пол — не иначе, как вновь притворялась девицей в беде, — но потом все же решилась спросить:
— Сколько времени им понадобится?
— Я не знаю, каков класс этого корабля, мадам, но при таком ветре… Полагаю, у нас есть время до утра.
— Что… — мадам помедлила вновь, все еще не решаясь поднять глаза, — вы скажете капитану?
— Что на горизонте замечен неизвестный корабль, — по-прежнему сухо ответил Джеймс и повернулся, взявшись за круглую дверную ручку. — Другими сведениями я пока что не располагаю.
— Лейтенант, — позвала мадам с непритворным отчаянием в голосе и бросилась вперед. Запястье с силой сжали поверх обшлага мелко дрожащие пальцы. — Я вам не враг.
— Сегодня, быть может, нет, — нехотя согласился Джеймс, — Вопрос в том, не станете ли вы им завтра?
— Я не солдат, который поднимет против вас ружье, — ответила мадам почти шепотом.
— Но вы вполне в силах направить этого солдата в мою сторону. Сдается мне, именно это вы и сделали, когда поднялись на борт «Разящего».
— Я не прошу вас рисковать ради меня, — медленно сказала мадам, часто моргая, словно безукоризненно вежливый тон обижал ее сильнее, чем любые прямые оскорбления. И повторила совсем несвойственным ей робким голосом. — Я вам не враг. Я не хочу быть вашим врагом… Джеймс.
Следовало держать дистанцию — особенно сейчас, когда эта женщина начала раскрывать секреты, которых он предпочел бы не знать, — но голос смягчился едва ли не против воли.
— Доброй ночи, мадам, — ответил Джеймс, открывая дверь каюты, и вышел, не оглядываясь.
Утром мадам Деланнуа на палубе не появилась. Быть может, еще спала — если, конечно, не провела всю ночь, мечась по тесной каюте, — или, быть может, просто пыталась не привлекать к себе лишнего внимания. Не напоминать о том, что она вообще находилась на борту корабля. Пожалуй, это было самым правильным ее решением.
К рассвету ветер переменился, и голландский флейт шел в бакштаг, рассекая неспокойную темно-синюю воду, словно вырвавшаяся из ножен шпага — чужую плоть. Полосатый флаг бился на ветру, словно в агонии, и в смешении алого и голубого цветов мерещилась кровь на морской глади.
— Не к добру, — пробормотал второй лейтенант, весельчак и пройдоха Фрэнсис Хагторп, тоже заметив буйство яркого, еще не успевшего выцвести от солнца и соли полотнища. — Вот уж не думал, что какие-то торгаши настолько превосходят нас в скорости.
— Да они вдвое меньше! — заметил третий лейтенант, поднявшийся с верхнего дека. Погорячился, конечно же. — И мы лучше вооружены.
— Зато они маневреннее!
— Сигналят, — коротко сказал Джеймс, пресекая начавшийся спор. — Сообщить капитану.
С приказом лечь в дрейф он предпочел бы повременить, но капитан был иного мнения. Угрозы «Разящему» голландец, пожалуй, не представлял — если исключить шанс пушечного залпа в ту же капитанскую каюту, — но одному Богу было известно, что могли наговорить капитану незваные гости. И как он мог на это отреагировать.
Когда голландцы спустили на воду шлюпку и подошли к «Разящему», рассекая темную воду длинными веслами, Джеймс заметил — краем глаза, сам поначалу не поняв, что его смутило — промелькнувшую в провале ведущего к каютам трапа смутную тень. На верхнюю палубу она не поднималась, остановившись на самой границе между залитой ярким светом верхней ступенью и остальной сумрачной, словно в ночной час, лестницей. Но наверняка внимательно следила за происходящим у правого фальшборта. И что, спрашивается, было с ней делать?
— Доброе утро, господа, — поздоровался предводитель голландцев на не слишком хорошем английском, поднимаясь на борт, представился и спросил: — Могу я… говорить с капитаном этого славного корабля?
Джеймс поймал себя на том, что рефлекторно заслоняет спиной выход с трапа на верхнюю палубу.
Только не привлекай внимания, отчаянная французская лиса. Оставайся там, где стоишь, и я всё улажу. Только не…
— И по какому же вопросу? — ответил капитан ровным, если не сказать «равнодушным», тоном, не торопясь приглашать гостей пройти с палубы в более подходящее для возможных переговоров место.
— Мы идем от острова Синт-Мартен. И ищем… украденное.
— Простите? — вежливо переспросил Джеймс. Мгновенно воспользовавшись тем, что капитан замешкался, не ожидав такого заявления, и нахмурил брови. — Вы обвиняете офицеров Его Величества в воровстве?
— Лейтенант, — опомнился капитан, нахмурившись еще сильнее.
— Прошу прощения, сэр, — вежливо склонил голову Джеймс, пряча глаза под полями шляпы. Чувство было такое, словно он ходил по доске над бурлящим водоворотом. Одно неосторожное слово, и капитан отошлет его прочь с палубы или уведет гостя в свою каюту, чтобы поговорить наедине.
— Ничуть, офицер, — продолжил тем временем голландец, тщательно подбирая слова, но от Джеймса не укрылось то, с какой силой чужак сжимает рукоять шпаги. — Но нам известно, что у одного уважаемого человека похитили нечто… крайне ценное. Вор скрылся от нас на французской стороне острова и передал украденное прежде, чем мы сумели его настигнуть.
— И какое это имеет отношение к Флоту Его Величества? — сухо спросил капитан. — Это военный корабль, мы не занимаемся контрабандой.
— Но вы заходили во французскую гавань Синт-Мартена в тот день. Начальник порта был так любезен, что сообщил нам обо всех кораблях, бросавших якорь в заливе.
Угрожали или заплатили? Впрочем, детали значения не имели.
— Возможно, вор спрятал украденное на борту вашего судна. Возможно, он и сам сейчас на борту. Вы брали пассажиров, капитан?
Они не знают, что это женщина? Или знают, но намеренно притворяются, чтобы… сохранить лицо?
— Это военный корабль, — напомнил Джеймс, вновь рискнув вмешаться в разговор. — Мы не берем на борт посторонних.
На этот раз капитан промолчал. Что бы он ни говорил прежде — «вы пригласили эту даму на корабль, лейтенант, и вы отвечаете за ее безопасность», — окончательное решение всё же оставалось за капитаном.
— Вам могли заплатить, — заспорил голландец. — Насколько мне известно, она не бедствует.
Она? Проклятье.
— То есть, — возмутился Джеймс, надеясь, что капитан не успел заострить внимания на роковом «она», — теперь вы обвиняете нас в мздоимстве?!
Удалось. У капитана даже ноздри раздулись от гнева, и он с силой втянул пахнущий солью воздух прежде, чем ответить.
— Покиньте наш корабль. Немедленно!
— Вы не понимаете! — заспорил голландец. — Сам губернатор Синт-Мартена…
— Да хоть Господь Бог! Никто не смеет обвинять меня и мою команду в подобной… мерзости!
В дальнейший разговор — если этот обмен оскорблениями вообще можно было назвать разговором — Джеймс не вмешивался. Капитан превосходно справлялся сам, разъяряясь лишь сильнее с каждым услышанным словом, а после требования обыскать корабль — повергшего в откровенный шок и возмущение всех, кто слышал этот разговор — и вовсе схватился за рукоять пистолета.