Неизвестно, каковы были их намерения, возможно, они купались здесь впервые и просто хотели осмотреть местность… Узеппе увидел их гигантские силуэты, они приближались к лощинке. «Стоять!» — повторил он, дрожа, и побежал за камнями, которыми Шимо подпирал дверь шалаша. «Не хочу! Не хочу!» — бормотал он, побагровев от гнева. Взбежав на вершину холмика, он яростно крикнул приближающимся пиратам: «Убирайтесь отсюда! Убирайтесь!», а затем, перейдя на их язык (которому он давно научился на улице), в бешенстве добавил: «Шайка засранцев! Говнюки! Шлюхины дети!»
Зрелище этого красного от ярости пигмея, собиравшегося с помощью двух камешков прогнать шайку разбойников, было поистине комичным. Мальчишки не приняли его всерьез. Младший из них (почти ровесник Узеппе) сказал ему, ухмыляясь с видом превосходства: «Что ты о себе возомнил, клоп?» Другие тоже смотрели на Узеппе, посмеиваясь, но в этот момент Раф крикнул, останавливая их на середине луга: «Осторожно: собака!»
На холмике рядом с Узеппе появилась Красавица. Ее трудно было узнать в страшном чудовище, которое заставило шайку остановиться: пасть ее была открыта, хищные клыки обнажены, глазищи походили на два стеклянных шара, уши, вытянутые в треугольник, зрительно увеличивали и без того огромную голову. Ее низкий рык был страшнее воя. Она стояла рядом с Узеппе, как огромная глыба, все мышцы ее тела, готового к прыжку, напряглись. Послышались возгласы: «Собака бешеная, укусит!», а один из мальчишек наклонился, поднял с земли камень (так, по крайней мере, показалось Узеппе) и с угрожающим видом стал приближаться к Красавице. Лицо Узеппе исказилось, он прокричал: «Не хочу! Не хочу!» и с яростью швырнул камни в направлении врагов, не попав ни в одного из них.
Трудно описать последовавшую за этим схватку, такой она была короткой: всего несколько секунд. Можно предположить, что Красавица бросилась вперед, а Узеппе — за нею, чтобы защитить ее. По-видимому, пираты окружили дерзкого малыша и в качестве наказания пару раз ударили его, однако странное выражение, появившееся на лице Узеппе, заставило одного из них крикнуть: «Не трогайте его! не видите — это слабоумный!» В этот момент случилось нечто, потрясшее маленьких разбойников своей необъяснимостью: когда на лице Узеппе появилось это необычное выражение (рот открылся, глаза застыли), с собакой произошла неожиданная перемена: вся ее свирепость вдруг пропала, она подбежала к малышу, как овца к раненому ягненку, и тихонько заскулила. Из всех присутствующих только ей одной была известна причина вопля, вырвавшегося из сдавленного горла малыша, который тут же упал навзничь, на склон лощинки. Мальчишки стояли, переглядываясь и не решаясь подойти к краю лощинки, откуда доносились глухие хрипы: они думали, что Узеппе умирает. Когда наконец Раф и еще один подросток подошли и взглянули, они увидели, что малыш неподвижно лежит на земле, лицо его было мертвенно-бледным, с губ стекала струйка кровавой пены. Собака бегала вокруг него, издавая жалобные стоны.
Мальчишки подумали, что они убили Узеппе. Побледневший Раф обернулся и сказал: «Уходим! Надо побыстрей смываться отсюда. Шевелитесь, чего застыли?» Послышался шум быстро удаляющихся по направлению к берегу шагов, отдельные возгласы («А что я такого сделал? Это ты его ударил!.. Никому ни слова!») и плеск воды под веслами… На этот раз, когда Узеппе открыл глаза и, как обычно, задумчиво улыбнулся, возле себя он увидел только Красавицу. По едва заметным переменам в выражении лица можно было проследить этапы его «возвращения к жизни». Вдруг он повернул голову и с опаской огляделся. Красавица незамедлительно объявила ему: «Никого нет! Они ушли!»
«Ушли!» — повторил Узеппе, успокаиваясь, но тут же на его лице появилось совсем иное выражение: он попытался улыбнуться, а вышла скорее жалобная гримаса. Не глядя на Красавицу, он спросил: «Я… упал?»
Собака, чтобы отвлечь малыша, несколько раз лизнула его, но он оттолкнул ее и, закрыв лицо рукой, произнес, всхлипывая: «Они видели меня… Теперь они знают…» Узеппе пошевелился, чувствуя, что трусы у него были мокрыми (как обычно при приступах). Его мучила мысль о том, что пираты могли это заметить.
Но глаза малыша уже начинали закрываться, на него напала привычная в таких случаях сонливость. Дул легкий западный ветерок, как будто кто-то махал веером. День был таким прозрачным, что даже в продолговатой тени шалаша отражалось небо. Плеска весел больше не было слышно. И тут Красавица не сдержалась и громким лаем восславила их подвиг — так, как она его понимала. До Узеппе одинокая собачья ода доходила уже сквозь сон, и бирюзовая голубизна неба застряла у него в ресницах. Наверное, ему казалось, что это победная труба звучит на поле боя среди развевающихся знамен.