В тихоокеанском бассейне японцы внезапно атакуют американский флот, стоящий на якоре в гавани Пирл Харбор. Начинается война между Соединенными Штатами и Японией, она распространяется на другие державы трехстороннего пакта, то есть на Италию и Германию. Это дальнейшее расширение всемирного конфликта доведет число воюющих стран до сорока трех…
1
Триста парадных герольдов, в перьях и лентах,
мчатся по городу. Трубные звуки и бой барабанов.
Колокола раззвонились и капают бронзой.
«Глорию» петь начинает
свободный орган.
Бросились вестники вскачь на разряженных конях,
новость семи городам вскоре они принесут.
Из вотчин и княжеств отбыли уже караваны,
от сорока властелинов неся дорогие дары
в ларцах из эбена и кости душистой.
Вот распахнулись все двери. На каждом пороге
мы видим гонцов, в умиленье ладони сомкнувших.
Даже верблюды, ослы и быки преклонили колени.
Единая песнь торжества рвется из тысячи уст!
Всюду танцы, застолье, огней ликованье!
Что-то случилось? А как же! Вчера королева
даровала наследника нашему трону!
Ида так никогда и не узнала о судьбе своего обидчика, не узнала даже его фамилии, да впрочем и не пыталась узнать. То, что он, после своей бравой выходки, не дал о себе никакой весточки и исчез точно так же, как и появился, для нее явилось заключением бесспорным и естественным, предрешенным с самого начала. Тем не менее, уже с той ночи, что последовала за приключением, которое он ей навязал, стала бояться его возвращения. Как только он ушел, она, не выходя из своего заторможенного состояния и двигаясь автоматически, приготовила ужин для себя и для Нино — тот, как всегда, запаздывал. В детстве приступы ее недуга всегда кончались приступами волчьего аппетита; но в этот раз, с неохотой пережевывая кусок, уснула в кухне, не вставая со стула. Часов в девять раздались истошные трели колокольчика у входной двери — это вернулся Нино. Отперев ему, Ида тут же легла в постель и погрузилась в некую летаргию, без снов. Таким образом проспала несколько часов, потом, глухой ночью, рывком очнулась — ей показалось, что немец, ставший гораздо выше и плотнее, из темноты склоняется над нею, угрожая снова ее изнасиловать, шепча ей в ухо по слогам незнакомые слова, из тех, которыми успокаивают детей или домашних животных. Она зажгла свет. На будильнике было четыре часа; все, что случилось накануне, вдруг пронеслось через ее прояснившееся сознание как столкновение каких-то угловатых теней, словно черно-белый фильм. За закрытой дверью ее комнаты была другая комната, там сейчас спал Нино. Та самая комната! Вспомнив, что она даже не перестелила ему постель, она содрогнулась от стыда и растерянности: поспешно погасив свет, чтобы укрыться темнотой, с головой забилась под одеяло.
В шесть ее разбудил звон будильника. И в это утро, и последующие она давала уроки с острым ощущением того, что вокруг ее тела полыхает некая видимая простым глазом аура, почти второе тело, то ледяное, то раскаленное до невозможности, и ей приходится постоянно таскать его на себе. Ида больше не чувствовала себя прежней, она была авантюристкой с двойной жизнью. Ей казалось, что ее руки и ноги переносят на школьников и на всех остальных бесчестие изнасилования, а на ее лице, словно на мокром пластилине, запечатлены следы поцелуев. За свою жизнь ей, если исключить Альфио, не доводилось сближаться ни с одним мужчиной даже в мыслях, и теперь все кричало о пережитом ею приключении, о скандальной супружеской измене.
Идя по улице, если только замечала немецкий мундир, тут же решала, что это тот самый немец, ибо у него оказывалась та же походка, та же посадка головы, те же движения рук; с бьющимся сердцем она сворачивала за ближайший угол. И эти ее новые страхи на какое-то время вытеснили те, прежние страхи нацистских преследований. Даже внезапное повторное проявление недуга, покинувшее ее уже столько лет тому назад, сейчас ее не тревожило. В глубине души Ида была убеждена, что припадок больше не повторится, и так оно и вышло. Поначалу подумывала было посоветоваться с аптекарем на предмет какого-нибудь особого успокаивающего средства, поскольку напрочь забыла название того, давнего лекарства, что принимала в Калабрии. Но потом раздумала, заподозрив, что аптекарь может догадаться не только о ее застарелой и тщательно скрываемой болезни, но и об обстоятельствах ее рецидива.