Помнится, у него тогда были маленькие усики, прикрывавшие верхнюю губу; разговаривая, он показывал плохие зубы.
Нос у него был торчком, каштановые волосы ухоженные, но немного тонковаты. Я представила себе, как эти шелковистые волосы нежно касаются моей обнаженной плоти, скользят по позвоночнику и по ложбинке между грудями. Может, это было предчувствие? Я поежилась.
На иностранце был легкий льняной костюм и дорогущие коричневые ботинки, гладкие и блестящие, как тающее мороженое. От него божественно пахло шикарным одеколоном и бренди. Во мне зашевелились какие-то странные чувства.
Он сразу же одержал надо мной победу, Одним-единственным завораживающим взглядом. Он хорошо знал женщин и по привычке делил их на типы. Позже он признался, что мой убогий внешний вид не скрыл от него глубокую и чувственную натуру. Может быть, слегка пересохшую, как русло реки весной, но не безнадежную.
— С добрым утром, синьорина, — произнес он на безукоризненном итальянском с легким английским акцентом. — Мне сказали, что вы — хранительница рукописей.
— Да, синьор.
— Позвольте представиться. Рэндольф Хант. Я ученый, синьорина, и пишу книгу о кулинарных традициях разных областей вашего прекрасного острова. В настоящее время я изучаю вопрос о том, как повлияли на сицилийскую кухню греки, финикийцы, римляне, арабы и норманны. В ваших архивах наверняка есть древние рукописи Митека, Архестрата, Дионисия и других авторов, в которых описывается история итальянской кухни, начиная с пятого века до нашей эры.
— Да, синьор. Национальная библиотека гордится тем, что в ее фондах есть все эти труды, и не только они. У нас очень редкая и полная коллекция.
— Можно мне их посмотреть, синьорина? Они очень пригодятся в моей работе.
— У вас есть разрешение?
— Разрешение?
— Да, синьор. Разрешение от Департамента истории культуры.
— Мне о нем никто не сказал.
— Если у вас нет соответствующего разрешения, синьор, я боюсь, что не смогу вам помочь, — сказала я и повернулась, собираясь спуститься обратно в цоколь.
— А как мне его получить, синьорина?
— Обращайтесь в министерство, синьор. Всего доброго.
— До свидания, синьорина. Спасибо за помощь.
Иностранец бросил на меня прощальный взгляд, от которого я вся покрылась испариной, и повернулся, чтобы уйти. Но, не дойдя до входной двери-вертушки, он вернулся.
— Синьорина!
— Да, синьор?
— Вы даже представить себе не можете, как бы мне хотелось немедленно заняться с вами любовью.
Я вспыхнула и под хохот Констанцы буквально скатилась в цоколь по винтовой лестнице. Никому на свете — ни сослуживцам, ни вахтеру, ни студентам университета, ни постоянным читателям, даже почтальону и молочнику — она не рассказала о пикантной сцене, разыгравшейся между синьориной Фьоре и бесстыжим иностранцем.
В ту ночь я никак не могла уснуть, что случалось со мной крайне редко. В три часа я уже была на своей маленькой кухне — готовила formaggio all’ Argenttera.
Я обжарила с чесноком кусочки сыра качка-вал, пока они не расплавились, потом залила виноградным уксусом, добавила свежий орегано и выложила их на тоненькие ломтики деревенского хлеба. От великолепного запаха плавленого сыра с чесноком проснулись все жильцы. Дети заплакали от воображаемого чувства голода, собаки завыли, мужья потребовали от жен немедленно приготовить им то же самое и пугали тем, что сейчас же уйдут ко мне. В ответ жены прокляли меня вместе с моим кулинарным искусством и потребовали не мешать им спать.
Мой попугай Челесте был страшно недоволен тем, что его не вовремя побеспокоили, и выразил свое возмущение серией приглушенных кудахтаний, криков и скрипов, раздававшихся из накрытой платком клетки.
Косая бакалейщица и ее муж, оба старше ста лет, не были разбужены этой какофонией, потому что, на мое счастье, не спали. Последние восемьдесят лет они по вторникам занимались любовью, и тот вторник не был исключением.
Опустив зубы в стакан, рядом с мужниными, Бабуля Фролла сказала:
— Можешь быть уверен, bello, наша Роза что-то замышляет, потому что за двадцать пять лет, прошедшие со дня ее приезда, она ни разу не испытывала потребности срочно, в три часа ночи, приготовить formaggio all’Argentíera.
Прежде чем забыться сладким послеоргазменным сном, милая старушка отметила про себя, что прямо с утра нужно прояснить причину моих страданий.
Но мне не помогла даже готовка. Я снова улеглась в постель, снова вертелась и ворочалась, в который раз вспоминая сцену между мной и Англичанином. Щеки продолжали пылать. Я вся горела, и даже холодный апрельский воздух не остудил мой жар, когда я распахнула окно.