Наверху, в его комнате, все осталось, как было целую жизнь назад, до нашей встречи. Стопки книг возле кровати. Среди них — выписки, которые он сделал из рукописей в тот понедельник в библиотеке. Поля изрисованы фигурками, похожими на нас с Англичанином. Я прикоснулась к ним кончиками пальцев и вспомнила тот день, с которого все началось.
Его одежда по-прежнему висела в стенном шкафу. Я зарылась в нее лицом, вдыхая запах Англичанина. Внизу парами стояла обувь, готовая к тому, чтобы ее надели.
Я провела там много времени. Весь день, до поздней ночи, сидела на краю кровати, на которой получала ни с чем не сравнимое удовольствие. Теперь все это казалось сном, призрачными воспоминаниями о другой жизни. Простыни все еще хранили запах наших тел.
Я оплакивала Англичанина и то время, что мы провели вместе. Оплакивала себя, настоящую себя, в которую я превратилась рядом с ним, мгновенно, как бабочка, и какой уже никогда не буду.
И я вдруг представила себе летний день. Как слепят белые лучи полуденного солнца, когда выходили» на свет. Я снова на fattoria, выглядываю во двор из двери, ведущей в la cucina. Вытираю о фартук перепачканные мукой руки. Откуда-то доносятся детские голоса. Я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть, кто это там стоит в воротах? Навязчивая летняя оса злобно жужжит возле моего лица, возвращая меня к реальности — к одиночеству и к тому, что Англичанин исчез.
На следующий день я опять пришла на виллу. И обнаружила, что двери заперты. Проникнуть внутрь невозможно.
Нежданно-негаданно в сад пришла осень. Цветы завяли, поникли и сбросили лепестки на садовые дорожки. Фонтан больше не бил: его закрыли на зиму. Виноград созрел, и вокруг него роилась мошкара, стаями взметаясь вверх, когда я проходила мимо. Гамак исчез. Повсюду — упадок и уныние.
Я ушла, твердо зная, что больше никогда не увижу эту виллу. Я чувствовала, что этот этап моей жизни кончился.
Глава 2
Я бродила по улицам, как и в первый день моего пребывания в Палермо. Тогда я оплакивала потерю Бартоломео, теперь — потерю самой себя.
В конце концов, ноги привели меня к моей маленькой квартирке на виа Виколо Бруньо. Я, как робот, вошла на кухню и начала готовить успокоительное sfincfone. Именно это блюдо стряпала мама в ночь моего рождения.
Я зажгла плиту, чтобы она разогрелась, потом развела дрожжи в тепловатой воде и оставила до тех пор, пока сверху не образовалась пена. Запах дрожжей напомнил мне, как пахло тело Англичанина после занятий любовью. Этот запах наполнил мои ноздри, и, закрыв глаза, я почти поверила, будто вновь оказалась в объятиях любимого и мы лежим, сплетясь телами после любви.
Очнувшись от воспоминаний, я вылила дрожжевую пену в лунку, которую сделала в кучке муки, смешанной с солью. И начала месить. Ничто так не успокаивало мою душу, как замешивание теста. Бух-бух-бух. Шмяк-шмяк-шмяк. В висках пульсирует кровь, по спине струится пот. Как же хорошо! Я месила тесто долго-долго, пока вконец не ослабела. Мой гнев на время поутих.
Я подлила в тесто немного оливкового масла, а потом начала раскатывать прямоугольнички и класть на них нарезанный кубиками сыр качкавалло, филе анчоусов, passata[28] и очень жгучий репчатый лук. Как славно было поплакать от луковых испарений: они оправдывали мои скорбные слезы. Вытирая нос тыльной стороной руки и громко всхлипывая, я перемешала гренки из хлеба двухдневной давности с измельченными листьями орегано, пучок которых висел на окне, и посыпала этой смесью sfincfone.
Потом полила блюдо оливковым маслом и оставила его на час подниматься в тепле кухни. На это время Англичанин снова вернулся ко мне в мыслях.
Он просто на несколько дней уехал из города по делам и не смог меня предупредить. За время поездки он даже ни разу не переоделся и пришел грязным, пыльным и потным. А еще он не брился, и трехдневная щетина делала его похожим на человека, попирающего общественные нормы. Глаза у него покраснели — он наверняка много пил. Взгляд его был голодным: он изголодался без меня, соскучился по главным отношениям между мужчиной и женщиной.
Я вдыхала его неотразимый запах, аромат возбужденного мужчины: сильный, мускусный, ни с чем не спутаешь. Он был готов взять меня, тут уж никаких сомнений. Господи, как же я соскучилась! И так хотела его, что вся дрожала.
Подняв меня на руки, словно я весила не больше новорожденного поросенка, он стал страстно меня целовать. От него пахло адской смесью виски и табака. Потом он опрокинул меня на стол, причем моя голова угодила в поднимавшийся sfincfone, который, как подушка, смягчил удар. Англичанин сорвал с меня разноцветный фартук, тесную розовую блузку и коричневую юбку но не успел снять чулки и туфли на высоком каблуке.