Как странно: юное поколение знает, кто я такая, хотя я уехала отсюда, когда их родители еще сами были детьми. Но даже не это самое удивительное. История моей жизни превратилась в народное предание, и бабушки рассказывали ее внукам, сидя долгими зимними вечерами перед горящим камином. В одних версиях я убегала с бродячим цирком, отправлявшимся на полуостров: в других становилась пиратом, как мой предок Паскуале Фьоре: в третьих и вовсе оказывалась в Париже, где меня ждала слава знаменитой танцовщицы с сомнительной репутацией. Ни в одной из версий я не садилась в автобус до Палермо и не работала библиотекарем. Как бы то ни было, дети очень обрадовались, когда увидели, что живая легенда ходит среди них, живет и дышит.
Пересекая площадь, я заметила падре Франческо. Он как раз входил в chiesа. За эти годы он сгорбился и поседел. Я ни разу не исповедовалась после того дня, как священник онанировал под впечатлением от моих занятий сексом, в то время как мой любовник уже лежал мертвый, потому что его родной отец собственноручно перерезал ему горло.
Я медленно поднялась на холм, к кладбищу. Легкие все еще болели от усилий, приходилось останавливаться и отдыхать. Я распахнула ворота кладбища, и тут же нахлынули воспоминания. Я вспомнила, как много лет назад, в день похорон, лежала на земле перед этими самыми воротами, потому что внутрь меня не пустили. Тогда легкие тоже болели — от бесконечных рыданий.
Я шла мимо рядов белых надгробий с надписями и фотографиями. Мертвые смотрели на меня и улыбались. Интересно, когда люди фотографируются в студии, они думают о том, что снимок пригодится для памятника?
Я направилась прямиком к могиле Бартоломео. Она была ухожена: камень отполирован, нигде ни пылинки. Ни один сорняк не проник из-за ограды. На других могилах лежали искусственные цветы вопиющего синего и красного цвета; здесь же лежали свежие, со вкусом подобранные и явно принесенные этим утром. Интересно, кто здесь за всем ухаживает? Мне очень хотелось поблагодарить этого человека.
Я опустилась на колени перед могилой моего Бартоломео. Трудно поверить, что со дня его смерти прошло так много времени. После возвращения мне стало казаться, будто это случилось совсем недавно. Я провела рукой по надписи на камне: его имя, даты рождения и смерти. Края букв уже не были острыми, их сгладило.
Тех зим, которые я прожила без него.
И я стала рассказывать Бартоломео обо всем, что случилось после моего отъезда. С самого начала, ничего не упуская. Рассказала о том, как ехала на автобусе в Палермо. О работе в библиотеке. О квартирке на виа Виколо Бруньо. О Бабуле Фролла и ее бакалейной лавке. О директоре, Крочифиссо, Констанце и синьоре Риволи.
А потом и об Англичанине. Я знала, Бартоломео не обидится на меня за то, что я полюбила другого. Его я все равно люблю и всегда буду любить. Сначала я немного смущалась, описывая ему последние события, но постепенно осмелела и поведала все-все. Как Англичанин первый раз пришел в библиотеку, как я увлеклась им, но боролась с собой. А когда устала бороться, все получилось просто замечательно, я ожила и впервые в жизни почувствовала себя женщиной. Я рассказала о том, как мы занимались любовью и кулинарией. Каким веселым, необузданным и страстным оказался Англичанин. Как заставлял меня вытворять такое, чего я никогда бы не сделала. И как я его любила. А потом он исчез. И теперь я опять одна. Изо всех сил стараюсь держаться.
Потом я замолчала и немножко поплакала. Но затем решила, что Бартоломео не должен видеть моих страданий, ведь тогда он тоже будет страдать. Поэтому я перестала плакать и рассказала о пожаре в моей квартирке и о том, как лежала в больнице. И о том, как за мной приехали близнецы. А еще про то, как мама пристрелила Антонино Калабрезе, как близнецы нашли свое счастье с Бьянкамарией Оссобуко и как Луиджи стал чикагским миллионером.
Когда я окончила свой рассказ, было уже поздно. Я несколько часов простояла на коленях возле могилы, у меня онемели ноги и спина. Тогда я поцеловала юношескую фотографию Бартоломео и похромала прочь.
Я возвращалась на fattoria. радовалась тому, что исповедалась перед Бартоломео. Мне была приятна эта симметрия: Англичанину я рассказывала о Бартоломео, а Бартоломео — об Англичанине. Я считала, что между первой и второй моей любовью должен быть этот мостик.
Когда я вернулась домой, ноги сами понесли меня в la cucina. Не отдавая себе отчета в своих действиях, я закатала рукава и повязала фартук. Пришло время снова почувствовать себя дома на этой кухне. Примостившиеся в корзинке блестящие баклажаны навели меня на мысль приготовить сароnаtа, вкусное и сочное овощное рагу.