Он подвернул рукава, высвобождая кисти её рук.
— Та маленькая, Аталина.
— У меня высокий рост. Я самая высокая в Красном Доме.
Возникло нехорошее молчание. Его руки легли
на застёжку куртки, да так и замерли, не желая уходить. Ладонями он чувствовал её сердце, оно билось под тканью куртки, тонкого свитера и где — то далеко: под молочной кожей, тонкими изящными рёбрами и крепкими мышцами… Сжималось и разжималось положенное количество раз в минуту, отправляя кровь по эластичным аортам и сосудам, чтобы она сделав круг, вернулась обратно. Вернулась для того, чтобы влиться в него снова и, поддавшись очередному толчку, отправиться опять в недолгое путешествие по поджарому, нежному телу. Глаза девушки серебрились, они вообще были непонятного цвета — день говорил, что они темно — голубые, почти синие, вечер же решал по другому: светло — серые.
— Линар… — выдохнула она, облизав губы — …Корделл…
— Рэндар. — сказал он.
Она ухватилась за его руку. Опять выдохнула. Да что же с ней?! Да никогда в жизни…
— Что? — девушка старалась говорить спокойно.
— Рэндар, Аталина. Меня так зовут.
Он притянул её к себе, смяв жёсткую ткань куртки и, глядя прямо в воду её глаз — озёрную, серебристо — мутную, искрящуюся в свете Паноры, поцеловал.
И в этот же момент в грудь ему уперлись два крепких кулака.
— Прекратите. — голос её стал резким и неприятным — Такого уговора не было. Я соглашалась на другое.
— Так согласись на третье. — он скользнул губами по её виску — Что тебе мешает? Боишься, что не выдержишь? Или боишься боли? Или… что там вы ещё болтаете про нас?
Она попробовала высвободиться. Оборотень держал крепко. Одна его рука прижимала поясницу и девушка чувствовала, как напряжены его бёдра и член. Даже сквозь слои ткани куртки и брюк ощущала она эту тяжёлую жёсткую горячечность.
— Пустите. Я на такое не подписывалась. Быть использованной салфеткой — это не для меня!
Он сжал пальцы на её подбородке. Рывком теснее прижал к себе.
— Гордая, значит? И давно ли? — повернув голову, прошипел в ухо — А может, тебе больше нравилось прыгать в белых чулочках перед мужиками? А, сестра Аталина? Или вылизывать девочек? Как там звали твою подружку, Нэй, кажется?
Разум его помутился. Где то на задворках его мыслей бился здравый смысл, колотил изо всех сил в ворота, кричал. Так нельзя! Нельзя! Нельзя! Его никто не слушал. Ворота, запертые обидой на замок, оказались крепкими, как вековые скалы.
Вот так, значит?! Значит, трогать и целовать её можно всем — клиентам, этой худой, страшненькой девке, даже тому липкому придурку, которого он к ней подослал… А ему? Ему — ничего. Неужели он ей противен НАСТОЛЬКО?
— Пошёл ты…
Она всё — таки вырвалась, выкрутилась из его рук, и теперь стояла напротив, злая и взъерошенная.
— Значит, пошёл вон? Ну, договаривай, Аталь! Куда мне идти?
Она отвернулась.
— Отвезите меня обратно, линар Корделл. У меня есть деньги, я отдам Вам их. Остальное… отработаю, если хотите. Сколько Вы заплатили Иноне?
Резко дунул ветер. Стал накрапывать дождь.
— Аталина…
— Я Вам не подхожу. Это было ясно с самого начала. Я могу начать отрабатывать уже на следующем рейде… А пока отвезите меня обратно в Красный Дом.
— Нам надо успокоиться. Обоим. — он делал огромные усилия, чтобы снова не начать рычать и рявкать — Поедем домой. Завтра всё решим.
— Когда следующий рейд? Через неделю?
Корделл сделал шаг к ней. Она вяло шелохнулась от него, но осталась на месте.
— Мне можно обнять тебя, Аталина? Если нет, значит нет. Я не хочу давить на тебя или насиловать… И я не хотел всего этого говорить.
Девушка прошла, обогнув его, будто он был столом или шкафом. Ещё одна неудобная преграда на её пути. Остановилась возле лайра.
— Ты хочешь домой?
Кивнула. Этот кивок было еле видно. Просто лёгкое прикосновение её волос к его куртке, которая все ещё была на ней.
Они забрались внутрь и Корделл включил свет.
— Если хочешь, поешь. В пакете сырные лепёшки и овощи. И ещё… печенье. Тебе.
Осторожно положил пакет ей на сведенные, как в судороге, колени.
— Прости, Аталина.
— Ничего страшного, линар Корделл. Всё, что вы сказали — чистая правда. Спасибо за печенье.