— Я правда не понимаю. — сказал, наконец — Почему ты меня отталкиваешь? Ты ведь хочешь сама… У тебя учащается пульс, ты становишься влажной и одуряюще пахнешь. Твоё тело принимает меня. Почему же ТЫ САМА не хочешь принять?
Она молчала, отвернувшись и смотря в сторону. Сэнзар, катясь к закату, дрожал в траве, близкой воде и листьях редких кустарников.
— Поехали домой, Аталина.
— Вы сломали лайр. — девушка улыбнулась.
Оборотень натянул плащ и рывком поставил на место сорванную крышу.
— Я не трогал мотор. Доедем как — нибудь?
Аталина посмотрела на то, в чем им предстояло теперь ехать. Зрелище было удручающим. Пластиковый купол крыши не встал ровно — пазы, в которые должны входить его края, были расплавлены. Двери не открывались. Представив, как будет выглядеть их поездка, Аталина прыснула со смеху.
— Поехали! — велел Рэндар, забираясь на сидение — Очень смешно… Придётся ехать так. Не по воздуху же…
— Почему бы и нет?
Он внимательно посмотрел на неё:
— Возможно. Когда — нибудь…
— Когда?
— Когда научишься доверять мне, девочка.
Аталина забралась на сидение рядом.
" Доверять. " — подумала она — " Ты много хочешь, Хорсетт. Чересчур много… "
Аталина откинулась на сидении и ощутила лёгкую, спокойную близость клинка на коже правой руки.
" Я выдержу. Выдержу. Обязательно… "
Однако, откинувшись на покорёженное сидение лайра, ощутила вдруг странное спокойствие и даже некоторую умиротворенность. Никогда в жизни Аталина Баррет не чувствовала себя так.
Это было очень странно.
Глава 15
Несколько дней прошли спокойно. Ни словом, ни полусловом никто из них не обмолвился о недавнем происшествии. Рэндар молчал. Аталина, честно говоря, ожидала, что он начнёт её мучать допросами и выпытывать о целях её спешной поездки в Шорн… Она же не выдержит и проболтается о встрече с подружкой (пусть и экс, но все — таки подружкой Главы враждебного клана нэйдов). И неизвестно ещё, как поведёт себя Огненный (так с некоторых пор она называла Корделла про себя). Она могла бы соврать. Десять тысяч раз могла бы соврать… И она уже начала это делать, удалив из памяти верфона цепи звонков и сообщений от ныне уже покинувшей Лаберилл Тайран Флемм.
И несколько сообщений от ещё присутствующей в мире Нэйлин Ранн. Присутствующей незримо, далеким призраком, тихим смехом и неверными, легкими, отцветающими объятиями. В мятой розовой блузке с бусинами. С черными волосами и крупными красноватыми кистями рук с обломанными короткими ногтями.
Всему своё время, Нэй. Ушло время региона — холодное и молчаливое. Ушло время Красного Дома — расшитое бисером и пайетками, ушло и твоё — тёплое, наполненное неумелыми ласками и несбыточными мечтами, что вот как — нибудь… Когда — нибудь…
Начиналась другая Эра — смутная и неясная, как и все новое. Колющая сознание и волнующая кровь — Пора Огня. И если огонь этот не растворит и не сожжет — она, Аталина Баррет, сможет жить вечно. Или хотя бы долго.
Она не хотела врать ему. Ни потому что являла собой смесь каких — то устоев или высокоморальных качеств, а потому что твёрдо знала одно — он не врет ей. Этот несущий смертельную опасность, Хорсетт, хищник, убийца и плотояд оказался единственным, кто был с ней честен всегда.
Мать оберегала её, пряча в бункере, пряча от жизни. Рэйз врал, потому что не мог отличить вымысел от реальности — мозг, затуманенный пудрой, отказывался работать как положено. Нэй тоже врала — она была одинока, как и Аталина, а что не сделаешь из страха…
Рэндар не врал ей. В ту их ночь — яркую и самую первую сказал сразу: опасно. И больно. Больно и опасно. Пока не примешь. Пока не научишься мне доверять. Пока не согласишься стать одним целым. Слиться. Пока не научишься видеть во мне не только врага и чужеродную дрянь, пока не…
Хотя кто мешал ему — взять силой, заставить, запугать, забрать своё? Никто…
— Я так не хочу. — сказал он, глядя в глаза девушки, огромные и синие — Ты не моя вещь. Ты моя пара, Аталь. Мне надо, чтобы ты осталась со мной, как можно дольше. Я попробую сделать так, чтобы твоё " нет " превратилось в " да". Как думаешь, это возможно?
— А Вы как думаете, Рэндар? — у неё запершило в горле, так бывало всегда, когда Аталина думала о чем — то неприятном или вспоминала что — то грустное.