Теперь же… Нет, не стали короче знаменитые Ронгорские дожди, не стали теплее ночи, да и утра не радовали теплом и ласковостью, но только…
Прикосновения рук стали нежнее и взгляды дольше, и уже меньше было в них гари и недоверия. Муть и налёт прежнего испарялись потихоньку, медленно высвобождая гладкую поверхность — сияющую и плотную.
Теперь жизнь напоминала Аталине не катакомбы и не территории, заросшие курцхаром, а пестрое лоскутное одеяло, собранное из разных кусочков ярких тканей. С любовью обработанных ласковыми руками швеи, приложенных и пришитых друг к другу. Ну или витраж… Та же техника, то же кропотливое старание. Собранная из обрывков, осколков разных изделий, желанием и трудом слитых в одно целое.
— Я ужасно выгляжу. — Аталина посмотрела на себя в зеркало — Раздулась, как мяч! И ляхи жирные, как у Иноны. А морда фууу… Будто бухала неделю! Корделл, ты меня изувечил… Лучше б сожрал. Или сжёг.
Он подошёл, обнял её сзади, положив на аккуратный выпуклый живот руки — тёмная кожа, длинные нервные пальцы.
— Сожрал, говоришь? — рыкнул в тёплую ванильную макушку — А все поправимо, Аталь… Это можно устроить. Когда родишь, отвезу тебя в регион, забацаем рейд специально для тебя одной. Хорошая идея, твою мать!
Сдвинув с плеча ткань халатика, легонько укусил теплую кожу.
— Отвали, Хорсетт! — крепко в ответ стукнула его по темечку плоской щёткой для волос — Плотояд вонючий…
— Сама то… — фыркнул обиженно, играючи провёл языком по шее, настраиваясь уже на другой лад — А ты вкусная, Аталина Корделл… Возможно, когда — нибудь…
Сдвинув рукой край короткого халатика, просунул пальцы между бёдрами. Ощутил всей кожей, всем телом мелкую дрожь желания пары, чистого желания, но все таки ещё с лёгкой примесью ломки. Как остаточное явление затяжной, тяжёлой болезни… Рецидив. Лёгкий рецидив…
— Меня ломает без тебя, Корделл… — выдохнула Аталина ему в ладонь, прижимая её к своим губам — Мне говорили, я неподверженна. Врали… Уже никогда не смогу без тебя жить… Даже просто дышать…
— Радует… — отозвался громким шёпотом, почти шипением — Радует, очень…
Оба больны. Оба зависимы… Больны жизнью, зависимы друг от друга.
Уложив в постель, развязал пояс халата. Разворачивал, как конфету.
— Я сейчас страшная, Рэндар! Страшная, как смертный грех! Не надо на меня смотреть…
Просто смотреть он и не собирался. Хотя хотел смотреть, как и тогда, в первый раз. Безотрывно, пожирая и сжигая глазами и разогретым телом, неконтролируемым жаром.
— Ты прекрасна. Ты правда очень красивая!
Не оставляя ей возможности отстраниться, запустил пальцы в шоколадные волосы и раскрыл её малиновый рот расплавленным поцелуем. Она ответила, выдохнув ему в губы, опалив их ванильным дымом.
— Моя Лаберилльская Пудра… Зависим.
— Зависима… — застонала, чувствуя горячие губы, терзающие её соски — Ещё…
Проложив дорожку языком вниз, долго целовал живот — тугой и круглый, пахнущий сладостью и ванилью.
Найдя рукой нежное влажное место, развёл мягкие губки и погладил пальцем горошинку клитора, не давая возможности девушке сомкнуть ноги.
— Не прячься, девочка. Не надо от меня прятаться… Я хочу и я получу. Ты же знаешь! Иди ко мне.
Аталина подчинилась, желая сама этого, плавясь от желания, сгорая и оживая. Рэндар лёг рядом с ней, раскалённый и тёмный, глаза вспыхнули в полумраке спальни. Потянулась, провела рукой по каменному животу своего мужчины, сжала пальцами пульсирующий член.
— Хочу тебя, — прошептала девушка, касаясь губами горящей влажной плоти.
Открыв рот, вобрала его в себя, вызвав зверя. Двинулась, скользя вниз и вверх, отводя замшевую головку, терпкую и тугую. Крепко сжав то, что воспринималось, как своего рода оружие, стала нежно, но нетерпеливо ласкать его языком.
— Аталина, девочка… Ты меня так убьешь…
Освободив рот, криво усмехнулась:
— Не все тебе, Хорсеттский оборотень!
И тут же, поплатившись за хамство, была перевёрнута и прижата к постели его руками. Крепко держа её за плечо, раздвинул рывком ноги и вошёл, придавив одну ногу девушки своим бедром.
Опалив все — таки жаром светлую кожу Аталины, прошипел, плавя взглядом сапфиры ее глаз:
— Договор был о полном подчинении, помнишь?
Уперев пятки в простыни, сдавив руку Корделла своей, ответила на сбитом дыхании: