Назвать палатой огромное помещение, вплотную заставленное койками, на которых лежали стонущие, ругающиеся, привязанные больные, можно было с большой натяжкой. Сквозь маленькие грязные зарешеченные окна, с трудом пробивался свет. Форточка отсутствовала напрочь. Двери, как таковой тоже не было. Смрад стоял такой жуткий, что казалось его можно рвать кусками, как вату.
«Филиал Маутхаузена», - почему-то промелькнуло в голове у Лёвы, прояснившейся после оплеухи.
И надо сказать, что он был недалёк от истины. Карательная машина Союза, в этих психиатрических заведениях, руками медперсонала, если таковым его можно было назвать, излечивала от ненужных мыслей, кого-то карала - превращая в овощ, а кого и просто навсегда освобождала от его земной бренной оболочки.
Загнивающе-прогнивающий строй нуждался в защите. Политические процессы были уже не в моде, а бороться с инакомыслием надо было, вот и шёл здесь ежедневный, незаметный для всей страны дурдомовский процесс.
Под каток этой карательной машины и попал бывший, разжалованный старшина команды ПДСС Лёва Давыдов, после последней боевой службы, за саботаж, подстрекательство к бунту и ещё бог весть, за какую хренотень написанную в рапорте-доносе, пропойцой - докой политруком, постаравшимся свалить вину с больной головы, на здоровую. И судя по тому, как Лёву спеленали и промыли мозги, ему это отчасти удалось.
Было время полежать и подумать, о дальнейшем существовании в этом аду. Хотя перспектива, судя по первому знакомству с медперсоналом, вырисовывалась аховая - отсюда можно было и не выйти на свободу - заколют на хрен.
В подтверждении этих невесёлых мыслей, в палату ворвались два санитара с обрезками резиновых труб, ударами которых они, под смех и улюлюканье, щедро награждали беспомощных болящих.
К своему удивлению, в одном из дурдомовских шутников Лёва Давыдов узнал своего земляка и годка, с кем он ещё учился в училище и спал на одних двухъярусных нарах, в учебке на ПКЗ - Витю Кириленко, который вначале перепоясав шлангом и его для порядка, стал потом в него внимательно всматриваться.
- Лёва ты что ли? - наконец после минутного созерцания удивлённо спросил он. - Да быть не может, в гроб краше кладут. Во суки, что с человеком сделали. Потерпи с часок, врачи уйдут и я тебя приду, развяжу, а пока на покури, - и подкурив сигарету дал несколько раз затянуться своему связанному другу.
- Спасибо Витёк, - прошептал Лёва, - а то я уже думал, что мне здесь хана пришла.
После крепкой затяжки в голове у Лёвы запаморочилось и он не заметил, как снова уснул.
2
Проснулся Лёва от того, что кто-то нёс его безвольное тело на носилках, куда-то по полутёмному коридору.
- Кто здесь? - спроси он слабым голосом, своих носильщиков.
- Не бзди, свои, - узнал Лёва голос своего друга, - сейчас помоем тебя в бане, покуришь, сходишь в гальюн, покормим и дальше, будем приводить тебя в чувства.
- Давно я здесь?
- Точно не знаю, я первый день как после отпуска заступил на дежурство, но наши годки говорят, что примерно с неделю. Не замарачивайся молчи, не растрачивай попусту силы - отдыхай.
Лёве ничего не оставалось делать, как последовать совету своего друга. Хорошо, что это именно он дежурил со своим напарником этой ночью, в психоневрологическом отделении военного госпиталя, где и проходил принудительное психиатрическое излечение, бывший военный моряк, участник трёх боевых служб Лёва Давыдов.
Чисто вымытый, переодетый в новую, чистую пижаму снятую санитарами с больного офицера, страдающего на последнюю стадию алкоголизма - белочку, накормленный за счет его же передачи, тихий и умиротворённый, Лёва сидел на крыльце психиатрического отделения, окружённого четырёх метровым капитальным забором - жадно курил и внимательно слушал своего друга и спасителя.
- В нашем отделении на излечении, - начал своё грустное повествование Витя Кириленко, - находятся в основном «шланги» суицидники, моряки срочной службы, по каким-то своим причинам не желающие отдавать свой священный долг Родине. Лечение и обращение, как ты уже успел заметить, у нас с ними самое жестокое, Сера в жопу и под лопатки - это называется вертолёт и ежедневный моцион - мордобой, чтобы служба раем не казалась или чтобы в следующий раз - дело доводил до конца. А то, один шкертуется, а второй его страхует, чтобы не дай бог, летального исхода с ним не приключилось. Ну, а у нас и не забалуешься и не подуркуешь - месяц такой терапии и бегом бегут служить. А тебя, почему-то, или специально, или по недосмотру причислили к их контингенту.