И всё же прежде чем вернуться назад во времени, я хотела бы кое-что прояснить.
Эмрис.
Э-м-рис…
Второе имя появилось у сына по желанию королевы Эрмитании. Её семья имела валлийские корни и так звали её отца. Признаться, когда над колыбелью прозвучало пожелание Елены, я вздрогнула и трижды открывала рот, чтобы возразить, но так ничего и не сказала. В конце концов, рассудила я, второе имя — это обычно формальность, а отказ может серьёзно подпортить отношения со свекровью. Что же касается памяти о Мортене… его глубоко противоречивая личность и так занимала мои мысли довольно часто. С сожалением я размышляла о том, что дух человечности проявился в нём наиболее ярко как раз тогда, когда он отказался от притязаний на физическое тело. О природе чувств, испытываемых Мортеном по отношению ко мне, я, напротив, предпочитала не задумываться, слишком скользкая была тема. Я лишь полагала, что странные токсичные отношения в стиле «любовь-ненависть» вообще были для него нормой. Скорей всего, вкус к такому ему привила моя несчастная тётя, — личность, на мой взгляд, такая же противоречивая, как и Мортен.
Так или иначе, брат-призрак жил в моих воспоминаниях, как ему и хотелось… более того, признаюсь, странные фантазии захватывали меня иногда, я воображала, что он жив не только в воспоминаниях.
Повод к подозрениям был ничтожен и всё же… и всё же… Второе имя сына фигурировало лишь в официальных бумагах, но однажды, когда Ник опасно расшалился, я в сердцах произнесла вслух (в лучших традициях Мэри Поппинс) — «Николас Эмрис Карагиллейн, извольте остановиться!..» И вдруг кто-то невидимый погладил меня по щеке… да так отчётливо, что холодок пробежался по позвоночнику. Позже я опять обратилась к сыну «Эмрис», на этот раз, чтобы свериться с ощущениями, и невесть откуда взявшийся ветер вновь погладил моё лицо и пробежался по волосам. Дальнейших экспериментов я не проводила и больше вспоминать об этом не хочу.
На самом деле, первой, родившейся в Данимирии, могла бы стать Снежинка, но Кайлеан настоял на том, чтобы церемония призыва души в тело состоялась в Эрмитанском драконятнике. Неизвестно, какая физическая форма таится внутри овоида, напомнил он, а в форте пока нет надлежащих условий.
Как выяснилось, беспокоился он не напрасно.
В положенный час яйцо созрело, душа Снежинки была призвана, после томительного ожидания скорлупа треснула… и первым в трещину просунулась не кошачья лапа, а белое бархатистое перепончатое крыло.
Я ойкнула, вытягивая шею и прижимая руки к груди.
Крыло убралось.
Тот, кто был внутри яйца, сначала посидел тихо, следом основательно повозился, в итоге трещина расширилась, верхняя половинка отлетела в сторону, и белоснежное изящное существо взглянуло на нас удивлёнными ярко-оранжевыми глазами.
— Я что-то пропустила? — вопросила миниатюрная драконица нежным голоском, выпростала крылышки и неуклюже попыталась выбраться из яйца. Яйцо качнулось, драконица кубарем выкатилась нам под ноги.
— О, моя милая Снежинка, — дрогнувшим голосом вымолвила я. — Это ты, ты!..
Потом были слёзы, объятья и задумчивое заявление Снежинки, что она съела бы рыбки… или, может, сметанки… сливок… или нет, сейчас ей больше всего хочется толчёного речного жемчуга, посыпанного опилками эбенового дерева… после чего Снежинка озадаченно замолчала, а потом недоумённо спросила, действительно ли она теперь должна питаться такими странными вещами.
— Лишь иногда. В особых случаях, — сказал Кайлеан, и оранжевый взор обратился к нему.
— От тебя пахнет Данимирой. А Данимира пахнет тобой. Значит ли это, что вы поладили?
— Да, мы поладили, — подтвердил Кайлеан, приподняв уголки губ.
Снежинка внимательно изучила его ауру и благосклонно кивнула.
— Это хорошо. — Драконица совершенно по-кошачьи потянулась. — За Данимирой нужен присмотр, а ты напоминаешь мне Левиафана… Он, конечно, лучше, но… О-о-о! — Снежинка издала восклицание, вытянула крыло и повертела им перед собой. — Но что теперь скажет Лёва?.. Понравится ли ему это? — Снежинка снова повертела конечностью. — Что это здесь — коготки на крыльях? Интересно, надо ли их точить? — Она задумалась.
Из тёмного угла вперевалочку вышел Левиафан. Его бородатая, и без того мрачная физиономия выражала теперь ещё большую мрачность.
После отчаянных поисков мама обнаружила Лёву в лесу. Манул одичал, промышлял охотой на мелких и не очень зверей и почти утратил способности фамильяра. Стало ясно, что Левиафан подвергся безжалостной магической атаке, ему потребовалась серьёзная реабилитация в специализированной клинике. Постепенно Лёва пришёл в норму и тогда рассказал, что помнит только, как бросился на обидчиков своей хозяйки, а после — лишь смутные ощущения. Шумит листва, колышется трава, глупые зайцы прыгают так близко… качается ветка, солнце мелькает за листьями, глупые белки прыгают так близко… по небу бегут облака, сквозь щель в заборе видно, как роют землю глупые куры, скоро они подойдут ближе… и всё в таком духе.
Левиафан никогда не был ангелом, но мама обмолвилась, что когда он невнятно описывал своё житьё-бытьё в окрестностях посёлка, ей временами казалось, что она слушает рассказ Джека-Потрошителя.
Узнав об участи Снежинки, манул впал в чёрную меланхолию, потому, когда пришло время возрождать Снежинку, мама решила, что ему просто необходимо присутствовать на церемонии. Сама она не осталась, поскольку дела требовали её присутствия в Оленегорске, но не поленилась и Лёву доставила.
— Лёвушка! — обрадовалась Снежинка. — У меня теперь крылья! И шёрстка совсем короткая, как плюшевая! И я ем жемчуг на завтрак! Правда, здорово?
Левиафан сел рядом со Снежинкой, превратившись в насупленный меховой шар.
— Здорово, — сказал он угрюмым басом. — Особенно жемчуг на завтрак.
— Тогда почему ты такой грустный?
Лёва посопел и сказал:
— Я рад. Сегодня особенный день для меня. Но я оказался недостоин, Снежа. Я вёл себя как дикая тварь из дикого леса и делал ужасные вещи не от голода, а безо всякого повода, для развлечения. Поэтому ты возродилась в теле дракона, а не манула. — Он закатил глаза и забормотал: — Меа кульпа, Снежинка, судьба против нас! Раскололся о скалы любовный баркас…
Поэт, с умилением подумала я, а вслух горячо воскликнула:
— Кульпа тут совершенно не причём! Ты был травмирован и не отвечал за себя!
— Тебе не нравятся драконы? — огорчилась Снежинка.
— Ты мне нравишься в любом обличии. Но я надеялся… — Манул поник, и драконица бросилась его утешать, обнимая белоснежными крылами.
Я приподнялась на цыпочки и прошептала Кайлеану в ухо:
— Почему Снежка стала драконом? Почему не манулом? Почему не вернулась в прежнее тело?
Кайлеан нахмурился, потёр подбородок и так же негромко ответил:
— Должно быть, потому что яйцо хранилось в драконятнике. Такое иногда случается. Зародыш впитал окружающие эманации.
— Что же теперь делать?
Муж пожал плечами.
— Есть надежда, что подросшее тело сохранило способность перенимать чужую форму.
С жалостью глядя на обнимающуюся парочку, я сказала:
— Значит, нам теперь нужен манулятник? Ну, чтоб нужных эманаций было побольше.
Судя по круглым глазам Кайлеана Георгиевича, идея манулятника сразила его наповал. Я уловила картину какого-то обширного сарая с насестами, по которым плотными рядами расселись мрачные бородатые коты. Коты хриплым басом декламировали вирши трагического содержания.
Кайлеан зажмурился и потряс головой.
— Не надо манулятника, — поспешно сказал он. — Им просто надо больше проводить времени друг с другом. Весьма вероятно, это сработает.
После долгих обсуждений было решено, что Левиафан и Снежинка переезжают жить в Данимирию. Мама сказала, что не будет стоять на пути большой любви, освободила Лёву от клятвы фамильяра и сейчас находится в поисках нового помощника. Новый фамильяр должен найти её сам — такое у неё предчувствие. Надеюсь, это будет не лось какой-нибудь.