Снежинка должна была ведьмам понравиться, она всем нравилась.
А ведьмы ей? Вот это вопрос.
Девушек я проводила в комнату, а Мартина направила на кухню.
— Пакеты с одеждой в прихожей кинь — я позже уберу, а всё съедобное на кухне на стол выложи. И шампанское открой, а остальное — в холодильник.
В комнате я усадила ведьм на диван, расставила вместо пепельниц несколько пиал и предусмотрительно распахнула окно. В комнату вплыл летний городской воздух — смесь выхлопных дымов и чего-то нежного, сиреневого, цветущего где-то далеко, за три двора отсюда. Щемящее чувство тоски по дому сжало сердце, но я прогнала его прочь. Не так плохо обстоят дела. Откуда ни возьмись образовался настоящий день рождения — с гостями, подарками, шампанским. И Мартин здесь, рядом… Наверное, грех жаловаться…
Ксения, Аня и Люда с любопытством оглядывались по сторонам.
— А у тебя мило, Барашек, — сказала Аня. — Картинки такие прикольные.
— Да, симпатично, — сказала Ксения. — И картины действительно хороши.
Люда молча покивала, соглашаясь.
Одна только Ангелина, опустив глаза, внимательно рассматривала свои ногти и чему-то улыбалась. Эта улыбка вызвала у меня смутное недоумение. Я редко видела Ангелину чем-либо довольной, а вот сейчас она была очень, очень довольна. Хороший маникюр?
— Вы пока курите, не стесняйтесь, — сказала я гостьям, доставая из буфета цветные бокалы и большой серебряный поднос. — А я сейчас. Я быстренько.
На кухне Мартин уже сделал всё, о чём его просили. Он стоял, опустив голову и сложив руки на груди, спиной к окну, и лицо его было в тени.
Преодолевая неловкость, я заговорила, постаравшись придать голосу шутливые интонации:
— Не стой здесь. Иди в комнату… тост пока можешь придумать. Цветистый восточный. Про то, как высоко в небе парил горный орёл, внизу бежала горная река, а потом неожиданно, но логично подвести к тому, что я умница-красавица и вообще молодец. А я сейчас всё подготовлю, бокалы ополосну и приду.
Мартин качнулся, сделал шаг вперёд и оказался рядом со мной.
Я вздрогнула — лицо у него было белое как снег, обычно голубые глаза потемнели, и в них сгустилась мутная болотная зелень.
— Данимира… — глухо пробормотал он. — Даня, Данечка…
Никогда раньше Мартин не называл меня так ласково, но вместо радости я ощутила тревогу.
— Ты выглядишь совсем больным… Что с тобой?
Мартин словно не слышал меня.
— Данечка, — снова пробормотал он. — Иди сюда, обними меня… — Его голос был странно жалобным.
— Нам нельзя… — начала было я. — чуть-чуть подожди… — Я хотела рассказать ему, какие надежды мною возлагаются на поездку в Оленегорск.
— Просто обними, — сквозь зубы сказал Мартин. Я посмотрела в больную муть его глаз и сделала, как он велел. Обняла его и положила голову ему на грудь, Мартин стиснул меня так, что мне стало трудно дышать, уткнулся мне в волосы, и мы застыли в этом объятии на долгое время.
Против ожидания, никакие бабочки в животе у меня не порхали, и вообще ничего такого я не испытывала, хотя в Эрмитаже от близости Мартина у меня подкашивались ноги. Нет, ощущения были совсем другие — мне просто было хорошо, как будто я обнималась с потерянным некогда другом. Будто я долго брела по ледяной заснеженной равнине, а теперь стою и отогреваюсь у очага. Казалось, что объятия Мартина — единственное надёжное место во Вселенной, что мы с ним единый организм, обладающий общей кровеносной системой и что разлучить нас невозможно.
Потом он разомкнул руки и быстро отстранил меня, почти оттолкнув.
— Прости меня, — сказал Мартин так, как будто что-то мешало ему говорить. Потом он резко втянул воздух через стиснутые зубы, выдохнул и повторил: — Прости.
На пороге он бросил через плечо:
— Не торопись. — И вышел.
Что это было сейчас? Что за братско-сестринские объятия?
Я рывком распахнула балконную дверь, постояла, разглядывая свой маленький садик — в горшках, как обычно, цвела сорная трава, которую я не стала выпалывать и этой весной.
— Ничего, прорвёмся, — сказала я диким цветикам. — Всё будет хорошо.
Погружённая в свои мысли, я сполоснула бокалы, вытерла их полотенцем, аккуратно расставила по кругу на подносе. В центр водрузила открытую бутылку шампанского. Достала из холодильника гроздь красно-коричневого винограда, разделила её на несколько веточек поменьше и раскидала веточки по подносу в живописном беспорядке. Подумала и переложила по-другому. Добавила несколько синих слив в сиреневой пыльце, лимонно-жёлтых яблок, отщипнула из букета несколько оранжевых соцветий и пристроила их к фруктам.
Композиция получилась яркой, нарядной и праздничной. Ключевое слово — праздничной. У меня день рожденья, я собираюсь его праздновать. Праздник-праздник. Только сначала придётся преодолеть сопротивление Мартина и выпытать, что же с ним такое творится.
Я взяла поднос и понесла его в комнату, втайне надеясь, что сейчас я войду, и все заулыбаются, и похвалят мои дизайнерские поползновения, и мы выпьем шампанского и взбодримся, а потом я поскребу по сусекам, накрою стол и будет хорошо…
На пороге я застыла. Поднос в моих руках дрогнул, и бокалы тоненько прозвенели.
Овальный стол, стоявший прежде посередине, был убран к стене, ковёр скатан в трубу и тоже убран в сторону. На освободившемся месте на паркете мелом был вычерчен большой круг. По его внешней окружности были расставлены горящие свечи.
Чёрные свечи.
По внутренней окружности шли меловые строчки заклинаний, постепенно заворачивающиеся по спирали к центру. Сквозь них просвечивали контуры пятиконечной звезды. Письмена ближе к середине круга были написаны чем-то тёмным.
Кровью, скорее всего.
Потому что так всегда делают в ритуалах запретной магии, если собираются совершить человеческое жертвоприношение… и если кровавые строчки располагают в центре, то использовать собираются не только тело, но и душу.
Мартин стоял у вершины звезды, ведьмы по бокам. На меня никто не смотрел. Ведьмы вполголоса бормотали заклинания, Мартин стоял молча, сосредоточенно уставившись в центр круга. С одного его запястья медленно, как в замедленной съёмке, сорвалась, сверкнув рубином, капля крови, и стало понятно, чьей кровью начертаны руны в центре круга.
Значит ритуал, который они затеяли, будет в пользу Мартина.
Вот, значит, за что я должна была его простить.
А за такое прощают?
Я машинально поднесла руку к причёске, желая распустить волосы — мне всегда было легче колдовать с распущенными волосами — а магия, если я правильно понимала происходящее, должна была мне сейчас понадобиться, но причёска не желала разрушаться. Волосы будто склеились намертво, и мысли путались. Я вспомнила говорливую мадам Трюмо и её шпильки, которые она доставала из кармана жакета.
Я сделала всё, что смогла, сказала она ведьмам.
Вот как… с трудом начала понимать я — всё было продумано заранее, всё подстроено, и сегодняшняя случайная встреча была вовсе не случайна.
Вот значит, что стояло за прозвищем «Барашек».
Жертвенный барашек.
Как просто. Мартин, наконец, решил свою задачу, и решение оказалось не в мою пользу.
7
Я попыталась шагнуть назад, но Ксения, не глядя, не переставая бормотать, произвела колдовской жест, и липкая паутина злой магии опутала мои ноги.
Тогда я швырнула поднос в центр круга, надеясь, что разлитое вино смоет часть надписей, но Ксения успела его перехватить. Накренившиеся бокалы и бутылка вернулась в вертикальное положение. Поднос плавно проплыл по воздуху и приземлился на комоде.
Ксения укоризненно покачала головой.
— Ну что же ты, Барашек, нам это шампанское ещё пригодится.
Я волнообразно взмахнула освобождённой рукой — кисть сжата в кулак, отогнутый большой палец действует как нож. Папин приём помог, паутина распалась. Но не успела я этим воспользоваться, как Ксения снова сделала свой паучий жест. Я опять отбила её заклинание, и мне удалось сделать шаг назад.