Я свернула волосы в узел на затылке, подвернула брючины ещё короче, посмотрелась в зеркало и с удовлетворением нашла, что в этом образе есть что-то стильно-винтажное, навевающее мысли о двадцатых годах прошлого века и сельской Англии. Можно было даже вообразить фотосессию журнала «Вог», где я в этом костюмчике и в кепи позирую с двумя ватер-спаниелями на фоне велосипеда и кирпичной стены, увитой плющом.
Когда я предстала перед Кайлеаном в новом облике (питая надежду, что услышу что-нибудь одобрительное, вроде «ну вот, совсем другое дело»), он оторвался от своих чертежей, скользнул по мне взглядом и снова уткнулся в бумаги, но попутно осведомился, не боюсь ли я, что брюки лопнут в какой-нибудь неподходящий момент. Я — с некоторым разочарованием в душе — заверила, что пока на свете не перевелись джентльмены с пледами, мне нечего опасаться. Кайлеан хмыкнул и больше к этому вопросу не возвращался, его гораздо сильнее интересовали обстоятельства, приведшие меня в «карман бога».
Каждый последующий день он продолжал выпытывать новые подробности, для чего заставил меня несколько раз в деталях описать атаку ковена, и мне пришлось это сделать, хотя вспоминать о пережитом кошмаре не хотелось совершенно. Особенно привлекали внимание Кайлеана пентаграмма, начерченная на полу моей квартиры, и заклинания, использованные ковеном. Дотошными расспросами он как крючками зацеплял и вытягивал из омута моей памяти разнообразные детали, которые казались утраченными навсегда.
Однажды Кайлеан намекнул, что мог бы пошарить в моей голове, чтобы увидеть всё своими глазами, но я представила себе эту процедуру и с негодованием отвергла такую возможность, поэтому мы продолжили игру в вопросы-ответы.
Кайлеан слушал и спрашивал, слушал и спрашивал, и я замечала, что моментами его брови поднимались настолько, что лоб покрывался морщинами. Не смотря на некоторую сумбурность и расплывчатость сведений, предоставляемых мою, он явно что-то смыслил в заклинаниях Мартина и ведьм, однако своими выводами делиться не спешил, предпочитая помалкивать с загадочным видом.
Какое-то время я мирилась с таким положением дел, но потом терпение моё иссякло. Я сочла, что выложила достаточно, и кайлеановское помалкивание является форменным безобразием.
— Ну? — спросила я как-то за завтраком, — вы же догадываетесь о чём-то. Может быть, пора и меня поставить в известность?
Он приподнял руку и неопределённо пошевелил пальцами.
— Не о чем пока говорить. Вода и туман. Всё зыбко.
— Не может быть, чтоб вам совсем нечего было сообщить, — возразила я. — Вам не кажется, что не совсем честно умалчивать о своих выводах? Это же моя жизнь.
— Да, но выводы-то мои, — безмятежно отозвался Кайлеан. — Понятие интеллектуальной собственности вам знакомо?
— А вам — понятие сострадания к ближнему?
Он снова неопределённо пошевелил пальцами в воздухе.
— Угу, — сказала я. — Понятно. Вода и туман, всё зыбко.
Я подождала, наблюдая, как он методично аккуратным ровным слоем намазывает масло на тост. Но Кайлеан замолчал, посчитав, очевидно, вопрос исчерпанным, и теперь так же раздражающе аккуратно накладывал поверх масла какую-то загадочную эрмитанскую икру фиолетового цвета.
Тогда я бросила едкое:
— Как это по-демонски эгоистично!..
Брошено было с расчётом немного расшевелить Кайлеана, которому очень не нравилось, когда его называли демоном. По каким-то неведомым причинам, принцу Эрмитании хотелось равенства и братства. Он всё время пытался привить мне мысль, что является абсолютно таким же человеком, как и я.
Да-да-да. Такой весь из себя простой-препростой. Только немножко принц и немножко колдун запредельной силы. А так — ну просто парень из соседнего двора.
Я могла бы подойти с сочувствием к этой концепции, если бы она применялась постоянно. Однако когда Их Высочеству было надо, все принципы равноправия отбрасывались без зазрения совести, поэтому относилась я к кайлеановской жажде демократии с изрядной долей иронии.
Услышав мою фразу про демонический эгоизм, Кайлеан ожидаемо напрягся и, явно скрепя сердце, уступил. Он отложил свой бутерброд в сторону и произнёс:
— Ну, хорошо… вот вам. По некоторым признакам можно предположить, что были применены особые заклинания… они используются при строго определённых обстоятельствах… причём используются редко, учитывая их специфику…
— Не томите, Ваше Высочество, — взмолилась я.
Кайлеан поморщился и выдал:
— Похоже на магию единой крови.
Я поморгала.
— Не понимаю. Объясните доступно отсталой девушке, выросшей на отсталых задворках отсталой Империи.
Он пожал плечами.
— Да пожалуйста. Но помните — это только версия. Кто-то из ковена приходится вам кровной роднёй. Причём максимально близкой. Этот «кто-то» намеревался забрать вашу жизненную силу — всю, до последней капли. Наиболее успешно изъятие силы осуществляется в момент смерти донора, при этом разрушается не только его физическое тело, душа жертвы также поглощается полностью. Теперь вы понимаете, почему такие заклинания применяются редко. Если вкратце, то это всё.
С таким же успехом Кайлеан Георгиевич мог сообщить, что с детства мечтал исполнить главную женскую партию в балете «Лебединое озеро» — эффект был бы тот же.
Я потеряла дар речи.
— Не знаю, насколько вас это утешит, но тот, кто всё затеял, не получил желаемого, поскольку благодаря своевременному и весьма остроумному обмену телами, душа от него ускользнула. Ручаюсь, ваши недруги были в бешенстве, когда обнаружили, что им досталась пустая оболочка.
В любое другое время я бы подпрыгнула до небес, получив комплимент от скупого на похвалу Кайлеана. Но сейчас в его словах меня взволновало совершенно другое.
— … А «максимально близко» — это как? — спросила я, когда вновь смогла говорить.
— Дети общих родителей, в крайнем случае одного из родителей.
Перед моими глазами завертелись портреты Ксении, Ани, Люды, Гели. Ни капли внешнего сходства! Да и вообще — откуда?
— Нет, — сказала я. — Да нет же. Подождите, Кайлеан Георгиевич. Уверяю вас, вы заблуждаетесь. Никто из них не может быть моей роднёй, это совершенно невозможно! И потом, ритуал, по-моему, был в пользу Мартина, именно он стоял на вершине пентаграммы!
Кайлеан начал скучающе разглядывать свои ногти. В этом разглядывании я уловила нечто многозначительное.
— Да нет… Этого-то и вовсе быть не может… Потому что он же сами знаете чего хотел… — сказала я севшим голосом.
Кайлеан продолжал изучать ногти.
— Да откуда… да нет, этого не может быть… — продолжала лепетать я. — Это уж слишком… слишком отвратительно, чтобы быть правдой.
— Тому, в чью пользу совершается ритуал, действительно необязательно стоять на вершине пентаграммы, это так. Если маг достаточно искусен, то он вообще может в соседней комнате в бильярд играть, за него всё проделают марионетки. Но многое указывает на вашего несостоявшегося любовника… например, вспомните его слова, когда не вышло дело с поцелуями?
Я припомнила и содрогнулась.
— Он сказал, что у меня слишком здоровые инстинкты…
Кайлеан снова пожал плечами.
— Это укладывается в теорию, не находите?
В теорию это укладывалось, а в мою бедную голову — нет.
— Но это же извращение какое-то, — пробормотала я.
— Для искусного колдуна ничто не является извращением, — снисходительно пояснил Кайлеан. — Есть только цель и достижение цели. Тем более, что секс является неплохой и… особенно в случае с вами… — он повёл подбородком в мою сторону, — безусловно более приятной альтернативой смерти донора. Таким способом тоже можно получить многое. Не всё целиком, но многое. Может, вначале ваш Мартин попытался пойти более мягким путём.