На дне выстланной бархатом коробки из-под платья лежали две изящные бутылочки, похожие на флаконы для духов. Но в одном находилась искрящаяся бело-голубая пыль, во втором — порошок тёмно-серого цвета, как будто сточили графитовый грифель.
Я задумчиво потрясла голубой флакон, пыль легко взвилась и наполнила собой всю бутылочку. Может, это наносят на волосы, чтобы они блестели? Или это действительно духи? Вытянув руку от себя, я нажала на распылитель. Из флакона выпорхнуло искрящееся облачко, некоторое время повисело в воздухе, затем померкло и исчезло. Я потянула носом… нет, ничем не пахло, это не духи. И, судя по быстрому исчезновению, не блёстки.
Распылять серую субстанцию я не рискнула.
Пожав плечами, я оставила в покое непонятные сосуды и с предвкушением, которое удивило меня саму, стала одеваться.
Бельё сидело великолепно. Тот, кто подбирал одежду по изображению (вряд ли Кайлеан Георгиевич занимался этим лично), был мастером своего дела. Я покрутилась перед зеркалом со странным ощущением, будто управляю кем-то другим. Изучив отражение, я поняла — проявившаяся женственность стала отличать меня нынешнюю от прежней. Исчезло ощущение слишком быстро вытянувшегося тела, все линии приобрели гармоничную плавность и округлость. Прошёл почти год, и я повзрослела, но поскольку возможности наблюдать за происходящими изменениями не было, законченная картина предстала передо мною внезапно, смутив и обрадовав одновременно.
… Насчёт чулок возникли некоторые сомнения. Во-первых, было непонятно, стоит ли так тщательно одеваться с утра пораньше, и, во-вторых, я никак не могла понять, за счёт чего они должны держаться — привычных широких резинок с силиконом не было, и я перерыла всё, но пояса не обнаружила.
Поразмыслив, я пришла к выводу, что всё равно надо одеться как можно лучше. Вдруг снова кто-нибудь пожалует в гости. Визитёры будут, потирая руки, думать, что застанут меня как обычно, в дезабилье, а тут я — при полном параде.
Задачка с креплением чулок решилась просто. Я надела один — просто, чтобы посмотреть, как это смотрится, и выяснилось, что чулок держится сам по себе.
It's magic, радостно думала я, натягивая второй.
Поглядывая в зеркало, я выгнулась, приняв прельстительную позу из глянцевого журнала.
И другую.
И третью.
И ещё одну.
Вообще-то я осознавала, что сильно напоминаю гоголевскую Оксану, которая вертелась перед зеркалом, восклицая: «Нет, хороша я! Ах, как хороша! Чудо!» Но любой, кому пришлось долгое время носить то, что не нравится, меня бы понял.
Ещё в голове то и дело всплывала крамольная мысль, от которой приятный холодок пробегал по позвоночнику: если бы Кайлеан Георгиевич увидал меня в новом образе — в этом кружевном белье, подчёркивающем безупречность тела, да ещё в этих чулках — он наверняка упал бы в обморок от восторга. Неоднократно. И что там ещё? А! И сложился бы в штабель. А я бы поставила на штабель ногу и сказала бы голосом Карлсона: «Малыш! Ведь я же лучше собаки!» Ну, в смысле, лучше королевства.
Кажется, я всё-таки сказала это вслух. Звук собственного голоса подействовал отрезвляюще. Я перестала воображать всякие глупости и продолжила одеваться.
Синее платье, напротив, придало мне вид сказочной принцессы, невинной и златокудрой. Мой портрет можно было смело размещать на обложке сборника детских сказок. Но знание того, что под платьем-то я совсем другая, как-то необычно будоражило душу.
Однако выявилась накладка — красота была длинновата. Немного, но при ходьбе — я прошлась по спальне туда-сюда — приходилось приподнимать подол, иначе можно было споткнуться. Будь у найденных в пакете туфель более высокие каблуки, это бы всё равно не спасло положения.
Интуитивно я чувствовала — где-то здесь подвох.
Ведь всё было абсолютно впору, да и само по себе платье сидело как влитое. Но я решила, что пока сойдёт и так, от меня не убудет, если я буду придерживать подол рукой. А потом попрошу у Кайлеана ножницы и аккуратно отрежу полосу по замысловатому контуру рисунка.
Никто и не заметит.
С этой мыслью я захватила ткань в горсть и вышла в гостиную.
Диван был пуст, покрывало грудой валялось в ногах.
Только услыхав шелест, я обернулась и обнаружила, что Кайлеан находится в углу гостиной. Там у него стоял небольшой рабочий стол.
— Доброе утро, Ваше Высочество, — сказала я Кайлеану, сидевшему за столом с неизменными бумагами и кружкой кофе.
Он ничего не ответил и только разглядывал мой новый облик. Изменившееся выражение его лица показалось мне смутно знакомым, потом я вспомнила: примерно так Кайлеан Георгиевич смотрел на борщ, после того как его распробовал.
На какое-то время мы замерли — никто не произносил ни слова. Я первой нарушила молчание.
— Вы говорили, что вам всё равно, во что я одета.
Кайлеан отмер и повёл подбородком.
— Я соврал. Утро действительно доброе. Прекрасно выглядите, Данимира Андреевна.
— Оно длинное, — пожаловалась я, потрясая подолом. — Видите? У вас есть ножницы? Если аккуратно отрезать по линии узора…
— Ножницы? — Кайлеан нахмурился и снова стал похож на самого себя. — Никаких ножниц, — отрезал он. — Стойте и ждите.
Он вышел на балкон и там принялся на кого-то рычать. Их Высочество устраивало дистанционный разнос какому-то бедолаге, ответственному за этот промах.
Постепенно рычание стало менее продолжительным и более вопросительным. Вскоре Кайлеан вернулся в гостиную, но направился в спальню и вышел оттуда с теми самыми непонятными флаконами.
— Стойте, — снова велел он, хотя я и так стояла, и обошёл вокруг меня пару раз, как вокруг рождественской ёлки. Он показал флакон с бело-голубой пылью. — Вот этим брызгают на подол, ткань приподнимается, становится летучей и должно получиться… э-э-э… «волнующееся море»… или «бушующие волны»… или как там… Последнее веянье моды. Будет очень красиво.
Кайлеан снова обошёл вокруг меня.
— Ну-с, приступим, — сказал он бодро, и если бы это не был Кайлеан Георгиевич, я бы подумала, что он испытывает некоторое замешательство.
— Может, я сама?
— Нет, это надо делать на расстоянии. Сказали, так эффект будет более… э-э-э… эффектным. Более волнительным… или как там… а, ладно! — И с этими словами он нажал на распылитель, щедро покрыв искрящейся пылью переднюю часть моего платья.
… Что-то синее набросилось на меня и залепило лицо. Опомнившись, я содрала взбесившееся платье с головы и инстинктивно приняла знаменитую позу Мэрилин Монро на вентиляционной решётке. Ткань рвалась из рук, вообразив себя отпущенным на волю воздушным шаром, и — как в случае с Мэрилин — скрывала лишь малую часть моих прелестей.
Я боролась с платьем, Кайлеан Георгиевич стоял столбом. На скулах у него начал проступать румянец, в глазах разгорались красные угли. То ли он собирался кого-то испепелить, то ли ещё что.
Хотела штабель — получай, внезапно осознала я. Бойтесь своих желаний, они могут исполниться. Оставалось только назвать Их Высочество «Малышом» и сообщить ему, что я лучше собаки. Эти соображения, а также эпичная битва с платьем в конечном итоге показались мне такими смешными, что я захохотала.
Сквозь смех, приседая и тщетно прижимая своевольную ткань к ногам, я попросила:
— Кайлеан Георгиевич, ну сделайте же что-нибудь!..
… Оказалось, что во втором флаконе содержалось средство, гасящее летучесть. Бунт был подавлен.
— Давайте ещё раз попробуем, но теперь тихонечко, — всё ещё смеясь, предложила я, когда мы отдышались. — Надо же мне как-то ходить.
Но Кайлеан не поддержал моего энтузиазма и продолжать модный эксперимент отказался. Вместо этого он достал из ящика стола нож, в очередной раз велел мне стоять смирно и довольно споро, хоть и небрежно, оттяпал лишнее кружево.
(«Жалко!» — вскрикнула я, но Кайлеан напомнил, что уже сегодня я буду завалена одеждой.)
Он полюбовался на свои труды, потом задумчиво побарабанил пальцами по столешнице и сказал:
— Данимира Андреевна, вам нужна прислуга… или компаньонка… камеристка… словом, кто-то вроде. Кто-то, кто поможет вам освоиться и сориентирует по всяким женским штучкам. Как вы убедились только что, я вам тут не помощник.