Корнелиус вздохнул:
– Нет, вы не знаете что такое юмор. Это еще одно направление человеческой культуры, исчезнувшее примерно в то же время, что и фантастика. Одной из форм существования юмора являлись изустные короткие истории, которые яркой и парадоксальной развязкой вызывали у слушателя неодолимый приступ смеха, если, конечно, у него имелось так называемое чувство юмора.
– Никогда о таком не слышала, – призналась Пасифия. – Вы можете привести пример?
– Гм… все образцы имеют весьма почтенный возраст. – Корнелиус в затруднении ухватил двумя пальцами себя за нос и сделал круговое движение. – Но… хорошо. Попробую на вас анекдоты, сочинил я сам.
Выслушала Пасифия с высочайшим вниманием, затем уточнила:
– Это все произошло с вами?
– Ну… в каком-то смысле. – Корнелиус растерялся. – Понимаете…
– Мне немедленно необходимы данные по этому командиру корабля, – безапелляционно заявила психологиня. – Подобная реакция на чрезвычайное происшествие совершенно неадекватна и скорее всего является симптоматикой тяжелейшего нервного расстройства. Его необходимо срочно отстранить от исполнения служебных обязанностей…
– Пасифия! – Корнелиусу показалось, будто у него заныли зубы. – Пасифия, ну разве можно так разочаровывать пациента в его способностях сочинять смешные истории?!
– Так вы это сочинили? – Пасифия оторвалась от извлеченного из недр ее облачения крошечного блокнотика. – Но… зачем?!
– Вы попросили привести пример анекдота, я привел тот, который сочинил сам. Мне он казался… смешным, – раскаянно сказал Корнелиус. – Значит, в нем нет ничего веселого? – Он с надеждой посмотрел на собеседницу.
Та, судя по всему, лишившись дара речи, лишь покачала головой, упрятывая блокнотик обратно.
– Простите еще раз, – повторил Корнелиус. – Это был эксперимент с ожидаемым результатом. Я в очередной раз убедился… Так вот, в одном из собраний фантастических рассказов описывается случай, где ученые пытаются разобраться, почему людям так смешны анекдоты. И приходят к выводу, что анекдоты – эксперимент над человечеством и проводит его некая сверхцивилизация. И теперь, поскольку герои догадались, что это эксперимент, сверхцивилизация его прекращает и люди теряют способность понимать юмор. Они перестают смеяться над тем, что считали до этого веселым и забавным.
– Меня смущает ход ваших мыслей, – сказала Пасифия. – Если восстанавливать логику, вы намекаете будто гипотеза, высказанная в этом фантастическом рассказе, на самом деле имеет реальные основания, так?
– На эту тему много нафантазировано, например: сверхчастотная модуляция реликтового излучения на самом деле стартовая программа развития любой цивилизации в мироздании со времени Большого взрыва, этакая благовесть, определяющая наше развитие от рождения и до конца. Либо, еще забавнее, что мы по природе своей вообще не являемся разумными существами, а представляем собой ретрансляторы благовести, которую в религии именуют душой. Понимаете? Прекрати кто-нибудь, какая-то могучая сила, эту передачу, и мы превратимся в обезьян…
Пасифия зябко поежилась, словно из щелей обогрева повеяло холодом. Корнелиус это заметил.
– Впрочем, оставим… Боюсь, это всего лишь доказывает мою собственную бездарность в сочинительстве веселых историй, – сказал Корнелиус. – Пугать получается лучше. Но буду стараться. Авось удасться рассмешить принцессу Несмеяну. Впрочем, не фантастикой и не юмором едиными жив комиссар Корнелиус. Вы что-нибудь знаете о джазе? Любите ли вы джаз так, как люблю его я? – Видя, как Пасифия недоуменно молчит, комиссар потянулся к штатному ретранслятору новостей, откуда изливалась очередная сводка событий в Солнечной системе, и повернул переключатель, прерывая репортаж об очередном этапе терраформирования Венеры. – Вот это мой самый любимый, Телониус Монк, – сказал Корнелиус, и каюту заполнили непривычно организованные звуки струнных и язычковых инструментов.
Пасифия честно пыталась разобраться в лабиринте хитросплетений ритмов, но получалось столь же плохо, как и с попыткой понять юмор. Корнелиус улыбался, наблюдая за ней.
– Очень интересно, – вежливо произнесла гостья, когда комиссар, сжалившись, отключил запись.
– Порой, когда я слушаю Монка, мне кажется, будто мироздание основано на принципе свободной импровизации, – задумчиво сказал Корнелиус, разглядывая извлеченный из звукоснимателя шарик с коллекцией записей. Шарик декорировался картой поверхности Ио и сверкал ослепительными точками. – Физики утверждают универсальность законов на всем протяжении времен, от Большого взрыва до нашей эпохи, но никто еще не вывел основополагающего уравнения мироздания. Чем глубже, как нам кажется, мы погружаемся в познание его законов, тем сложнее и непонятнее они становятся. Но если подойти к ним как к искусству свободной импровизации, то многое бы встало на свои места. Мир творится постоянно, здесь и сейчас, следуя неким принципам гармонии, изначально заданной теме, развивая ее и порой переворачивая… Джаз, весь этот джаз… – Корнелиус стиснул шарик в ладони.