6. В свои разрушенные тела…
Водоросли на вкус оказались выдающимися даже по сравнению с тем, что Минотавру удалось попробовать в предыдущие сеансы кормления. Их отвратительный вид целиком и полностью раскрывал вкусовое содержание, ничем не пытаясь его приукрасить, а даже усугубляя. Пусть вкушающий их будет готов к худшему. Извлекалась хлорелла из огромных медных баков-анклавов, как две капли воды похожих на те, из которых происходило возвращение, что вряд ли добавляло аппетита, вызывая неуместные ассоциации. Каждый раз зачерпывая зеленую массу из миски, Минотавр внутренне содрогался от хлюпающего звука, от шевеления водорослей, будто намекавших – они отнюдь не полуфабрикат, а самое что ни на есть живое, а главное – питательное и полезное для организма, прошедшего горнило Феодоровского процесса. Мертвенная стылость и липкость продукта усиливали желание спустить содержимое миски в утилизатор. Но бдительные Вергилии, стоявшие по периметру столовой, следили за подопечными, чтобы те неукоснительно следовали предписанной диете. Единственный способ облегчить участь – не смотреть на то, что отправляется в рот.
Впрочем, смотреть по сторонам тоже особо не на что и не на кого. Характерной чертой Санаториума, кроме ужасающей запутанности коридоров и отсеков, являлась вызывающая блеклость окружающей обстановки, возможно намеренная. Возвращенных не стоило подвергать буйству красок, оберегая их апперцепцию. На деле блеклость вызывала физическую тошноту – взгляд отказывался зацепиться хоть за что-то выдающееся. Единственное спасение – разглядывать тех, кто рядом, удовлетворяя одновременно сенсорное голодание. Минотавр не сразу сообразил: раздражала манера других возвращенных окатывать его взглядами, точно выискивая в фигуре и лице нечто такое, что могло вызвать хоть какую-то сильную эмоцию на равнодушных физиономиях, никак не вяжущихся с обретением жизни новой. Через некоторое время он поймал себя за тем же занятием. И хотя не изменил к подобному занятию отрицательного отношения, продолжал ему придаваться, особенно здесь, где мерзкие водоросли обостряли жажду новых впечатлений. С каждым посещением столовой у него крепла ничем не подтвержденная и вряд ли имеющая отношение к гипостазису истины уверенность: всех возвращенных, его окружавших, он каким-то образом знал и знал весьма близко. В лицах, к тому же, обнаруживалось трудно уловимое, но все же ощутимое сходство. Пожалуй, по генетической цепи они происходили из единого источника.
Сидевшая напротив Минотавра возвращенная оказалась естественным центром притяжения его внимания. При иных обстоятельствах она бы ничем не выделялась из сонма других – лысая, худая, с длинными неловкими руками, она умудрялась зацепить даже столь скудно расставленные столовые приборы. А нервические пальцы упрямо старались избавить от тяготящей ее обязанности держать ложку и миску, ими она непрестанно шевелила. Торопливо сделав глоток похлебки, соседка бросала ложку, освобожденные руки шарили по столу, пока не нащупывали кусочки запеканки из все тех же водорослей и с тем же вкусом. Руки хватали с голодной цепкостью эти кусочки, но не отправляли в рот, а скатывали в шары и колбаски – заготовки дальнейших превращений. Руки и пальцы жили отдельной от возвращенной жизнью, лицо ее сохраняло неподвижность, а глаза болотного цвета смотрели вбок, словно тщились рассмотреть нечто рядом, но к чему по некоей причине невозможно повернуться. Из получившихся заготовок пальцы лепили крошечных существ, причем весьма ловко, невзирая на скверную пластичность исходного материала, не приспособленного для подобного употребления. На столе выстраивался хоровод забавных фигурок, она затем с остервенелой тщательностью им отрывала головы. Когда возвращенная уходила, безголовые фигурки оставались на столе, пока уборщик не сметал их в анклав вторичной переработки.
Минотавр поначалу украдкой, а затем все более открыто следил за соседкой, но она не проявляла к нему интереса. При всей блеклости, стертости в возвращенной таилось нечто, заставлявшее Минотавра думать о ней даже во время тренировок на горнопроходческих агрегатах, где он постигал искусство управлять рудоедами класса «цербер» – громоздкими механизмами по выгрызанию полезных ископаемых из малых небесных тел. Вероятно, в прошлом подобное занятие занимало существенную часть его жизни. Беглого ознакомления с уроком Минотавру вполне хватало, чтобы ловко и умело повторить всю последовательность операций на «цербере». Этот гигантский рудоед был похож на паука, многочисленные лапы вцепились в каменистую, прокаленную почву планетоида, а огромные зубастые пасти ковшей отхватывали куски породы, направляя их в пищеварительный тракт. Там порода превращалась в бруски полезных металлов. Голосовой помощник «Пасифия» мягко инструктировал Минотавра, объясняя тонкости рудоедного дела и управления «цербером», не обращая внимания ни на грубость подопечного, ни на его подколки, что выдавало его машинное происхождение, несмотря на симулируемую заботу. Управлялся рудоед через анклав, наполненный «жидким пластиком», более плотным, чем вода. Дыхание в нем затруднялось, и в анклаве имелась система дополнительного нагнетания кислородсодержащей жидкости в легкие, и после занятий казалось, будто грудь по горло забита твердой субстанцией. Любое неловкое движение зубастыми пастями приводило к выбросу в пространство туч камней, угрожавших многочисленным транспортным устройствам. Они сновали между астероидами, собирая руду на контейнеровозы для отправки на теллурические планетоиды Системы. Тем не менее от работы Минотавр получал удовольствие, ощущая себя демиургом, превращающим грубую материю в пластичный металл.