Но этого звука не было.
Придерживаясь за рукоятку ножа. Варвара свесилась вниз и увидела наконец Лероя: раскинув руки, он лежал у подножия стены на зеленом островке мха, в двух шагах от укрытого защитным коконом вертолета. Вероятно, он упал именно на нее, на эту защитную непроницаемую сферу, и она спружинила, как батут.
- Тем, веревка есть? - крикнула Варвара. - Быстро вниз!
Лерой открыл глаза и вместо неба увидел над собой коробчатый свод вертолетной кабины. По тому, что вертолет стоял на земле с незапущенным мотором, а Параскив с Келликером, присев на корточки, неподвижно застыли по обе стороны походных носилок, глядя не в лицо, а на его сложенные руки и не пытаясь ничего предпринять, - по всему этому Лерой понял, что умирает.
Он вспомнил ослепительную вспышку, словно внутри головы, а вовсе не перед глазами брызнул во все стороны сноп горячих искр. Затылок и сейчас покалывало, но, кроме этого, не было никакой боли - впрочем, ощущения вообще отсутствовали, только чувствовался запах паленой шерсти. Обожженное тело, которого он не видел, потому что не мог пошевелиться, было надежно сковано анестезирующей блокадой и как будто вовсе не существовало.
Лерой беспокойно повел глазами вокруг, и тут дверца кабины отворилась, напустив зеленых бликов солнечного леса, и друг за другом, пряча ободранные ладони, влезли Варвара с Теймуразом, приблизились и тоже замерли, чуткие и молчаливые.
Он представил себе, какой жалкой, беспомощной развалиной должен он караться всем этим людям, глядящим на него сверху вниз, а в действительности он думал только об одном человеке, а мнение остальных троих его не интересовало. Но ради этого четвертого он заставил себя улыбнуться и сказать что-то веселое, и тогда сквозь щель одеревеневших губ послышалось:
- Ло-пух...
- Что-что? - переспросил ошеломленный Теймураз.
- Ло-пух... голо... голосемен-ной... травка так-кая... - Теймураз прижался щекой к Варвариному плечу, нашарил ее запястье и стиснул так, что кисть отнялась.
- Ро-ди-ола... Семенова...
Он с видимым усилием поднял опаленные ресницы, обвел взглядом всех присутствующих - они молчали. Да... Если бы оставалась хоть какая-нибудь надежда, ему обязательно велели бы: молчите, мол, нельзя вам разговаривать... Так всегда велят тяжелобольным. Но сейчас ему этого не сказали.
Он мысленно несколько раз качнулся, собираясь с силами, будто перед прыжком, хотя прекрасно понимал, что тело его останется неподвижным, - мозг его работал четко, и это служило ему слабым утешением; наконец губы снова разжались, словно раскололся кусок сухой коричневой глины, и он проговорил бережно и нежно, словно лепестки цветов, которые он называл, лежали у него на губах, и их нужно было не уронить:
- Аст-ра... просто аст-ра... - последовала пауза, в которой не было ничего от его прошлых академических, многозначительных пауз. - Фе-ру-ла... Вишня... т-тянь-шань-ска-я... Жимолость узко... узкоцвет-ко-вая... Си... сирень.
Это было нелепо и страшно - последние свои минуты он тратил на пустую забаву, какую-то ему одному понятную дразнилку, которой он так часто досаждал Варваре, но почему-то при этом он смотрел не на девушку, а на Теймураза, в его влажные от слез огромные глаза, мерцающие красноватыми бликами, как старинное вино или тянь-шаньская вишня. На кого-то похожие глаза...
И снова звучали слова, исполненные бесконечной горести и любви, и диковинный сад вырастал из этих слов:
- Роза... ро-за колючей-ша-я...
Словно песня, словно заклинание:
- Марь... душистая... :
Закрылись веки.
- Таволга...
А потом настала тишина. И все ждали, ждали, ждали...
Из угла запищал Степка, соскучившийся по тигриному молоку.
x x x
Вертолет обошел горы, забравшись в глубину материка, и приземлился на запасной площадке, затаившейся в долине перед самым Ящеричным хребтом - как раз посередине между космодромом и Пресепторией. Два вертких, но хорошо защищенных вездехода с конусными излучателями на радиаторе ждали у самых ворот.
"Теперь-то зачем нас охранять, когда мы не у моря?" - невольно подумала Варвара, но тут из ангара вырвалась санитарная машина уже со сверхвысокой защитой, лихо подрулила к самой дверце вертолета и только тогда опасливо приоткрыла дверцу.
Оттуда высунулись женские руки. Теймураз тоже придержал дверцу кабины, чтобы она не распахнулась настежь, и Варвара просунула в эту щель Степку, по-прежнему завернутого в изрядно подмокшее махровое полотенце с рыжими шерстинками. Руки выхватили у нее теплый сверток и исчезли в глубине вездехода. Титановый щиток со стуком захлопнулся, и это был единственный звук, сопутствующий операции передачи. Первая машина охранения, взяв с места реактивную скорость, вынеслась за ворота вертолетной площадки, за ней устремился санитарный вездеход, замыкающая машина не отставала ни на метр. Маленький, но неуязвимый караван устремился вверх по ущелью, направляясь к космодрому. Все правильно. Гостевой домик на космодроме, надо думать, прикрыт надежнее, чем любое подземное убежище Пресептории. И звездолет .с Большой Земли, конечно, уже вызван. Все правильно. Даже то, что мама Пидопличко не потратила двух секунд на какое-то слово, обращенное к Лерою...
Они сидели на узких жестких скамеечках и глядели перед собой. Пока вертолет трясло, руки Лероя, сложенные на груди, то и дело соскальзывали вниз и со стуком ударяли костяшками пальцев об пол; тогда Светозар осторожно приподымал их и снова складывал на груди, а точнее, на серебристом правильном круге, который выделялся на могучем торсе и делал Лероя похожим на легендарного беглого каторжника.
Гул вездеходов умолк, и теперь только поскрипывала полуоткрытая дверца кабины, которую раскачивал ветер.
- Темрик, будь другом, - попросил Артур, - выведи на середину поля большой грузовик.
Варвара немного удивилась: зачем же большой? Но Теймураз послушно спрыгнул на бетон и побежал через всю площадку к полускрытому ангару, где громоздились вертолеты и вездеходы самых различных габаритов и конструкций. Она немного помедлила, тоже выпрыгнула из кабины и пошла следом. Солнце пекло не зло, но жгуче, хотя и не катастрофически, примерно как в летний полдень на Куршской косе, в их нэд'овском лагере. Исполинский зонтичный орешник, росший вплотную к стенке ангара, тянул свои перистые лапы над самой крышей, и в толще этой зеленой массы копошилось что-то крупное. Варвара осторожно приблизилась - на краю крыши сидела, свесив лапы, асфальтовая обезьяна. Она механическими движениями обламывала ветки и бросала их вниз.
Внизу кормилось целое звериное сообщество: чесунчовые белки, распахнув рукава своих кремовых балахончиков, слетали с нижних ветвей, едва завидя лакомый орешек; пегие голоносые псевдовомбаты, гибрид морских свинок с перекормленными йоркшир-терьерами, объедали листву, а у них между ног нахально шныряла пара крошечных тенреков с голубыми иглами и непомерным аппетитом - подбирали жуков и гусениц.
И все-то они были очаровательны - большеглазенькие, крутолобенькие, курносенькие... На шорох шагов подняли мордочки и уставились с жадным и доверчивым вниманием - только позови, только приласкай, только позволь прижаться к ногам... И снова непрошено и непрощенно вспыхнул в памяти силуэт короля-оленя, но его тут же заслонила картина яростной, но беззлобной драки на той стороне, которую кто-то по недоразумению назвал "черной". Вероятно, тот же человек, который, умиляясь на этих очаровашек, попросту недомыслил, что здесь налицо опасность стремительного вырождения, потому что у этих зверушек есть и другое название - акромикрики, обладатели куцых мордочек и недоразвитых конечностей. Неудачная боковая ветвь на дереве здешней эволюции. Неужели нужно было родиться нэд'о, чтобы уловить исходящие от них маленькие волны суеты и увядания?
Да, сюда бы хорошо комплексную экспедицию, с опытными систематиками, с ксеноэволюционистами. А то каждый практик, попадая на Степуху, первым делом отправляется на Коровью бухту и уже не может оторваться от стеллеровых телят. Как Кони.
Но мощную комплексную экспедицию посылают только на ту планету, которая требует немедленных спасательных мер и заносится стратегической разведкой в "Красную галактическую книгу". И людей хватает только на двенадцать таких команд - это на всю-то разведанную Вселенную! Так что нечего дожидаться помощи со стороны, надо начинать действовать. Прежде всего выявить уже вымершие виды. Значит, начать раскопки. Затем составить голографические таблицы - так убедительнее - всех акромикриков. Учесть виды, впадающие в необратимую всеядность. И главное, произвести перепись серых горилл: ведь без них все эти врожденно ручные и трех поколений не протянут, вымрут...
В ангаре взревел двигатель, и приземистый грузовик, пятясь, выполз на поле. Асфальтовая обезьяна небрежно обернулась, глянула на него через плечо так, словно он был жуком-навозником, и продолжала свои труды праведные. Теймураз застопорил машину точно в центре поля, вертолет приподнялся и, зависнув над платформой, начал бережно опускать на нее свое брюхатое тело, одновременно подбирая шасси. Как только винт остановился, эластичные борта платформы вскинулись вверх и сомкнулись вокруг вертолетной кабины, словно взяв ее в ладони.
- Ты где?.. - крикнул Теймураз с водительского места.
Варвара побежала по полю, упруго отталкиваясь от бетона, запрыгнула на высокую подножку, когда грузовик уже мягко трогался с места, и вдруг поняла, что все повторяется точно так же, как было несколько дней назад, когда она ехала с космодрома.
Нет, надо же - всего несколько дней...
Узкая дорога влилась в шоколадно-ониксовый каньон, и это была уже ЕЕ дорога, и машина была ЕЕ грузовиком, и впереди был перевал, где разбился ЕЕ олень, а еще дальше высились мегалитические глыбы ворот ЕЕ Пресептории, где все решительно было ЕЕ - и дом, и работа, и море, и немые аполины, и запах сушеных трав с половины Лероя; она уже была владелицей необозримого настоящего, не говоря уже о прошлом, которое вмещало в себя и полуживую золотую шкуру, обреченную на вековой зуд, и водяную бездну под "шпалами", и васильковый венчик ракеты, к которой хищно принюхивалась подкравшаяся с моря молния.
И были уже Параскив с Келликером, которые так же, не задумываясь, вскинули бы свои десинторы и прикрыли бы ее огненным веером плазменной защиты, как это сделал Лерой.
И главное, у нее уже был настоящий друг, который появился, как вообще возникает все настоящее - сам собой, совершенно естественно и однозначно, раз и на всю жизнь, как приходит к новорожденному ребенку первое дыхание.
Она скосила глаза и посмотрела на Теймураза. Лицо у него было напряженное, чужое, властное. И очень взрослое. И чем дольше она всматривалась в это лицо, тем отчетливее становилось подозрение, что в той полноте жизни, которую она только что для себя открыла, ей все-таки чего-то не хватает...
Как теперь всегда будет не хватать Лероя.
- Темка, - поспешно проговорила она, словно старалась отогнать это безрадостное открытие, - Тем, а ведь я только сейчас, в вертолете, увидела, какой он был старый... Ведь иначе у него сердце выдержало бы, да? Ему, наверное, было лет девяносто...
- Теперь это не имеет значения, - отвечал он, помолчав.
- Да, конечно... И как это его только взяли на дальнюю?
- А его никто и не брал. Рассказывали, что он был здесь проездом, да Степуха очень понравилась... В общем, остался он тут, и точка. Сказал, что будет пен-си-онером Степаниды.
- Кем, кем?
- Пенсионером. Это раньше так говорили, когда человек доживал до такого возраста, чтобы делать только то, что хочется.
- И много ему хотелось?..
- А что ему было делать? Ну, подменял метеорологов по ночам, у стариков ведь всегда бессонница; кухню снабжал мясом и рыбой на все сто шестьдесят персон, как заправский траппер, все шкуры в кладовке - его рук дело... Атлас растений начал...
- Понятно, - сказала Варвара.
- Ничего тебе не понятно! Он все время боялся, что станет нам в тягость. Наверное, оттого и шутил, бодрячком прикидывался. И еще он не хотел жалости. Потому и бывал чаще всего один. Не понятно? Странная ты. Варвара, это ж элементарно...
Варвара шевельнула ноздрями, прикусила язык. Ладно. Пусть ее считают бесчувственной деревяшкой. Все с того вечера, свадьбы со снежинками то бишь, когда она воздержалась от восхваления несравненной Степухи. Потому что не будет она объяснять Теймуразу, как это странно и даже утомительно, когда чувствуешь не только те привычные вещи, о которых он говорил, но и миллионы их оттенков, и все это - одновременно, и хаос ощущений напоминает гигантский пестрый клубок всех цветов. А со стороны это, разумеется, выглядит полнейшим бесчувствием. Если смотреть равнодушными глазами.
- А как его звали? - спросила вдруг Варвара.
- Вадим. Только так его не звал никто.
Спросить - почему? И он снова высокомерно ответит: ты не понимаешь простейших вещей. Но в том, что касалось Лероя, вообще не было ничего элементарного. И то, что его вслух никто не называл по имени. И то, почему он, стремившийся к одиночеству, все-таки пошел с их отрядом. И то, как он носил на себе запах трав. И то, зачем произносил он эти нежные, неуместные предсмертные слова: жимолость... марь душистая... таволга...
Была в этих словах какая-то настойчивая тайна, она требовала, чтобы их запомнили и перевели на какой-то другой язык; и непонятнее всего: к кому же они были обращены?
Грузовик, не снижая скорости, миновал ворота Пресептории и не свернул на гаражную площадку, а двинулся по прямой, мимо трапезной, ряда коттеджей, таксидермички, пока не остановился под Майским Дубом. Люди бежали ему навстречу, а впереди всех почему-то была Кони в халатике, изжеванном телятами.
Теймураз соскочил с подножки и бросился к ней.
- Мама... - по-детски всхлипнул он, прижимаясь к ее необъятному округлому плечу.
И тогда все встало на свои места.
x x x
На узенькой галечной полоске, возле массивной яшмовой глыбы, часа два назад установленной над свежей могилой Лероя, выжидающе маячила чья-то фигура. Только бы не Параскив!
- Ну, прощай, Моржик, - сказала Варвара черногубому аполину, с которым она проплавала эти два часа буквально плечом к плечу. - Не затоскуй тут без меня и не наделай глупостей, как тот олешек... Ну, иди же, вон и девочки твои фыркают - скучают.
Она сильными гребками пошла к берегу, пока не услышала шорох гальки. Тогда вскочила и побежала на пляж, пугливо кося назад: очень уж боялась за своего Моржика, как бы он не ринулся следом, движимый проклятым синдромом. Но на сей раз, кажется, обошлось, или аполины вообще не были подвержены этому злу.
Человек, ожидавший Варвару, оказался сухощавым нигерийцем с противоречащими его облику кудрями врубелевского Демона. На свадьбе она видела его издалека - во главе стола.
- Меня зовут Жан-Филипп, - проговорил он приветливым тоном, каким, наверное, разговаривают с новичками-лаборантами члены Высшего галактического совета.
- Я знаю, - сказала Варвара, залезая мокрыми ногами в подогретые сапожки.
- Мне рассказывали, что у вас... м-м... несколько своеобразный взгляд на природу некоторых феноменов данной планеты, - проговорил он с заминкой, которая, по всей видимости, была для него нехарактерна. - Вот я и решил побеседовать с вами.
Он посторонился, полагая, что она направится в поселок.
- Мне не хотелось бы далеко уходить. - Варвара покачала головой, всматриваясь в темно-кофейную гладь воды.
И в подтверждение ее опасений оттуда торпедой вылетело массивное тело, лихо изогнулось и шлепнулось обратно с невероятным в вечерней тишине грохотом.
Моржик? Или какой-то другой досужий шутник?
- Тогда, может быть, перенесем нашу беседу часа на два? - галантно предложил Жан-Филипп.
- Не исключено, что я здесь и заночую, - вздохнула Варвара, провожая глазами разбегавшиеся круги на воде и нашаривая ногой какую-то железку - не то гайку, не то скобу. - Минуточку...
Она подошла к самой кромке воды и, размахнувшись изо всех сил, благо сил хватало, забросила свою находку в море.
- Поищи, поищи, - пробормотала она, - отвлекись.
Гайка булькнула, и больше никакого движения в воде не возникало: видно, аполин обиделся.
- А вы ночью-то не замерзнете? - уже другим тоном - обыденным, домашним - забеспокоился Жан-Филипп.
- У меня халат с подогревом, - сказала она, накидывая капюшон на мокрые волосы. - Да поймите же, я с этим аполином два часа ныряла. За плавник держалась. И за шею. Вдруг опять...
- Да, - еще тише и мягче ответил он, и она поняла, что ему все про оленя известно. - Да, вы правы - мы в ответе за тех, кого мы приручаем.
Варваре захотелось сморщиться, но она автоматически сдержалась, памятуя, что при этой гримасе усики у нее встают дыбом. Беда вся в том, что мы в ответе еще и за тех, кого приручили не мы. Но говорить этого не стоит.
- Так что же вы наблюдали? - Жан-Филипп снова изменил тон - сейчас это был научный руководитель базы.
- Мираж нельзя назвать даже наблюдением. А сегодня и вообще ничего не было, - вероятно, аполины мешали.
Она промолчала о том, ради чего ныряла сегодня до одури и что возникло так слабенько, так отдаленно - скорее желаемое, чем действительное. Импульс боли, болезни, неблагополучия - те самые конвульсивные волны какой-то беды, которые исходят только от раненого или умирающего животного, испускаемые Золотыми воротами. Но не чудилось ли ей это и здесь, на побережье?..
- Скажите, пожалуйста, - медленно, словно подчеркивая этим всю важность вопроса, проговорил Жан-Филипп, - какова основная компонента того излучения, которое вы принимаете?
Варвара вскинула голову, так что капюшон упал на спину и с шелестом отключился. Ведь она ни словом не обмолвилась о своем чутье, но Жан-Филипп знал и даже не сомневался, что излучение - многокомпонентное, и с ним не нужно было лишних слов.
- Гравитация, - ответила она кратко и уверенно.
- Источник - живая система?
- Ворота - система живая. "Шпалы" - наполовину. Излучение из глубины моря, экранируемое островами, - чистая механика.
- Где именно расположен излучающий центр?
- На осевой линии между воротами. Расстояние от берега я и пытаюсь уточнить. Использую тень островов.
- Только что ж вы ныряете без гидрокостюма? - перешел он уже на испробованный отеческий тон.
Она безмерно удивилась, что он этого не понимает:
- Без костюма меня явно принимают за аполину - во всяком случае, пока я в их группе. А это - гарантия безопасности. Но вот за кого меня примут в гидрокостюме - не знаю.
- То есть вы полагаете, что гипотетический глубинный центр - назовем его хотя бы так - обладает анализатором?
- Дистанционным. Иначе и быть не может.
- И этот глубинный центр - не природное образование и не придаток живого существа, а некоторое квазимыслящее устройство, установленное здесь пришельцами неизвестной нам планеты и таким образом по возрасту столь же древнее, как Пресептория?
- Вряд ли стоит допускать, что сюда прилетали представители двух различных цивилизаций...
- Разумно. Тогда мы были бы уже третьими, а это почти невероятно планета ведь далека от звездных скоплений. Но тогда как объяснить тот факт, что наделенное какими-то исполнительными приспособлениями мыслящее устройство - причем запрограммированное гуманоидами устройство, подчеркиваю! - допустило последовательную гибель трех взрослых людей и создание чрезвычайно опасной ситуации (и хорошо, что не хуже) для ребенка?
Варвара зябко поежилась, кутаясь в свой длинный халатик. Длинный и пушистый, как бурнус. Что такое "бурнус"? Откуда всплыло это слово? "Пробирая шерстинки бурнуса..." А, это оттого, что Жан-Филипп померещился ей врубелевским Демоном.
Но дело в том, что ассоциации - штука безошибочная. И стоит подумать, почему это вдруг - "шерстинки бурнуса..."
- По-видимому, - проговорила она, внутренне постанывая от необратимой утраты взаимопонимания и необходимости подбирать слова, - в нас не всегда видят разумных существ.
- Как это - не всегда? - всполошился Жан-Филипп. - Вы, голубушка, таксидермист, а не кибернетик, поэтому только вам позволительно допускать, что мыслящее устройство может действовать по настроению или капризу. Не всегда!..
Он спохватился и восстановил академический тон:
- Гуманное начало - вот первый закон, который в той или иной форме вкладывается в любую машину, не только мыслящую, но и обладающую свободой воли. Как робот, например. Логика и гуманизм - альфа и бета любой подобной программы. Тогда как же ворота Пресептории не пропускают ни одного живого существа, но спокойно впустили всех нас; молния, равнодушная к человеку под парусом, убивает Лероя; "шпалы" топят палатку с Серафиной, но вас, даже на большой глубине, никто не трогает; даже асфальтовые гориллы, которых вы объявили биороботами без всяких на то оснований, кроме неуязвимости их шкуры, они должны бы подчиняться этому управляющему центру как выносные автономно действующие придатки - и вот они опекают всех животных Степаниды, а нас обходят, словно мы - каменные глыбы.
- Вы хотите, чтобы я ответила вам на все эти вопросы? - негромко проговорила Варвара, стараясь вложить в собственные интонации как можно больше смирения.
- Я просто прошу вас пояснить, как все, перечисленное мною, согласуется с вашей моделью сложнейшей кибернетической системы, упрятанной на морском дне? Я подчеркиваю: вы имеете право на создание любой модели, но не отказывайте ей в элементарной логике! Как, впрочем, и гуманоидам, ее программировавшим.
Варвара беспомощно пожала плечами, глядя в море, золотящееся вечерними звездами. Ощущение холода, непериодическими толчками приходящее то ли из-за горизонта, то ли из-под него, настигло ее и здесь. Чувствует ли это Жан-Филипп? Если и чувствует, то себе не верит. Так человек, потерявший слух на девяносто девять процентов, будет уверен, что звон ему только чудится, пока не увидит колокола. И снова всплыло в памяти: "И не слышал колосс, как седеет Кавказ за печалью..."
- Я сама еще не успела в этом разобраться, - честно призналась она. Вероятно, беда в том, что мы смешиваем понятия "гуманизм" и "земной гуманизм". Или что-нибудь другое.
- Ну знаете!.. - воскликнул Жан-Филипп, несомненно считавший себя исповедником какого-то всегалактического гуманизма.
- Да не знаю я, не знаю! - не выдержала Варвара, попирая всяческую субординацию. - Я только смутно представляю себе, что те древние строители Пресептории, за которыми вы не хотите видеть решительно никаких качеств, кроме способности возводить мегалитические комплексы, - это какая-то космическая элита, в неуемном всемогуществе возомнившая себя владыкой всего живого во Вселенной. Понимаете - всего, что под руку попадется! Попалась Земля, не знаю уж сколько там тысяч лет назад. Но что-то там не приглянулось, шумно, вулканы брызжут, альпийская складка образуется... Покинули. Взяли на память только несколько сотен видов зверюшек - может, живьем, а скорее всего, гены законсервировали. А вот на Степаниде тихо, нехлопотно, вот и возвели усадебку гостиничного типа. С палисадником. Семена для одного с Земли прихвачены, маргаритки там всякие, нарциссы, гладиолусы. Кибер-садовника поставили, чтобы сорняки вырывал. Одна беда: на земном языке маргаритки называются оленями, нарциссы - носорогами, гладиолусы медведями. Метла, между прочим, - шаровыми молниями и прочими атмосферными неприятностями.
- А садовник - это ваш глубинный управляющий центр?
- Если бы! Боюсь, что тут гораздо хуже. Видели, как приносят из леса брошенных детенышей? Не слабых, выпавших из гнезда или норы, - нет, наиболее сильных, агрессивных. За это и брошенных. Милых и дружелюбных - мамаше под брюшко, а сильных и активных - на чистый воздух. Как удалось заложить в генную память такой принудительный отбор, перебивающий инстинкт материнства? Не знаю, не знаю. Но садик процветает, очаровашки прыгают, кувыркаются, клянчат подачки у горилл. Умильно? Вот мы и умиляемся, вместо того чтобы сесть и разобраться, что же за чудовищная селекция здесь процветает. И не за то ли Степка на ту сторону угодил, что какой-то тест на очарование не прошел?